Линн заплакала:
— Что понял?
— Не знаю.
— Что ты понял, Стив?
— Что я жить без нее не могу.
В конце концов я обрел способность двигаться. Я встал и обнял ее. Я хотел сказать ей, что ужасно сожалею. Но я не чувствовал ничего, кроме нежелания ее обидеть. Она такой хороший человек, она любит меня или, по крайней мере, любит человека, которого она считала мной, и любит саму мысль любить кого-то, кто нуждается в ее помощи на жизненном пути.
Она вырвалась из моих объятий и посмотрела на меня исподлобья. Что бы она ни делала, она делала очень красиво, даже плакала. По ее щекам скатились две красивых параллельных слезы.
— Ты меня не любишь? — спросила она.
Я снова обнял ее.
— Линн, — прошептал я в ее блестящие волосы, — ты чудесный человек. Ты красивая, добрая, терпеливая…
— Ты меня не любишь.
— Я думал, что люблю. Я правда думал, что люблю.
— Ты хочешь на ней жениться?
— Нет. Не знаю. Я многого не знаю. Я не понимаю, что происходит. Все происходит само собой. По дороге к тебе я думал, что просто побуду с тобой рядом. У меня даже в мыслях не было заводить этот разговор. Я бы к нему подготовился…
Она снова заплакала.
— Подготовился, чтобы не причинять тебе столько боли.
Она снова вырвалась из моих объятий.
— Мама уже заказала открытки для приглашений.
— Мне очень жаль.
Что я мог сделать? Посоветовать ее родителям — Святой Бэбс и Дядюшке Скруджу, атеисту и коммунисту, — откупорить бутылочку шампанского, разорвать на конфетти приглашения и побросать их в воздух, празднуя избавление от неугодного жениха?
— Она красивее меня? — Линн вытерла слезы.
— Нет.
— Моложе?
— Нет. Старше. — Тут я добавил: — Старше меня.
Ее красивые карие глаза стали круглыми от недоверия, как будто она представила себе пенсионерку с трясущимися губами.
— Ну, не намного старше, — добавил я.
— Она хороший человек?
— Да.
Это, конечно, малодушие, но в этот момент мне больше, чем чего-либо еще, захотелось вернуть все свои слова обратно, не говорить ей, что у меня другая, а просто сказать, что это вопрос нерешенный, и я кругом виноват. Я просто старый тюфяк, тяжелый случай, мне на роду написано жить бобылем. И уж тогда Линн проявила бы терпение, сочувствие, отнесясь ко мне как сиделка к инвалиду, которому предстоит долгое выздоровление. Она бы подождала, помогла бы мне встать на ноги, стать хорошим человеком.
— Чем она занимается?
— Она писатель.
— Из Нью-Йорка?
— Нет.
— Богата?
— Нет.
— Так почему же? Секс? — Я не ответил. — Да?
— Это тоже имеет значение.
— Но ведь у нас тоже все было хорошо. Было ведь.
— Было.
— Ты должен мне объяснить, Стив.