Но сведения о Джерми долетали до городка. Я слышал, что он закончил какой-то институт в Чикаго; что он работал в какой-то газете в Лос-Анджелесе; что он работал в сякой-то газете в Атланте; что он писал длиннющие кинообзоры — думаю, критические, — для каких-то высоколобых журналов.
А потом однажды вечером я включил телевизор — ба, да это Джерм! Помню, я валялся на диване, солидно выпимши, но еще не совсем отрубившись, потягивая пивко и тыча пальцем в пульт управления. А он сидел там, на экране, раскачиваясь в большом кожаном кресле, одна нога на другой, и объясняя нам, простодушным телезрителям — с давних лет знакомым мне поучительным и гнусавым голосом (как будто у него на носу была прищепка) — почему критика перехвалила фильм «Прощание с Африкой». А потом передразнивал Мэрил Стрип — совсем немножко, но ужасно ядовито и поразительно похоже.
Джерми преуспевал. Был известен. И в следующие два года его шоу стало еще лучше. Он не только критиковал. Конечно, все осталось — и убийственные едкие обзоры, и меткое пародирование, — но он перестал щеголять своим интеллектуальным превосходством и начал выказывать свой недюжинно острый ум. Он прокручивал отрывок фильма в замедленном варианте, а потом раскладывал по полочкам, как была произведена та или иная съемка, или, шаг за шагом, описывал, почему такой-то и сякой-то — хороший режиссер, а такой-то и сякой-то — плохой оператор. Он хорошо знал актеров. Однажды он рассказал, как некая внутренняя склока в съемочной группе загубила неплохой фильм.
По пятницам, в семь тридцать вечера, передачу Джерми смотрела вся Америка. И читала: в журнале «Пипл», «Тайм», «Ньюсуик». Я вычитал, что он женился на дочери известного в сороковых годах режиссера, что он купил дом на скалистом обрыве, окнами на Тихий океан; что он перебрался в Нью-Йорк; что через пятнадцать лет он развелся с женой и женился на какой-то бродвейской художнице по свету — по слухам, известной, но я о ней никогда не слышал. Потом в городке заговорили, что у его отца апоплексический удар, столь стремительно настигший его во время очередной игры в гольф, что его даже не успели перенести в здание клуба. И что мать Джерми тоже умерла, а Джерми унаследовал дом. Но хотя я постоянно следил за событиями его жизни, я так и не встречался с ним с тех пор, как я играл нападающим, а он стоял на подаче.
Поначалу я постеснялся ему звонить, а потом подумал: свалюсь-ка я как снег на голову. Не исключено, правда, что в такой роскошный солнечный воскресный полдень Джерми окажется занят. Или будет сидеть дома, упражняясь в зловредном пародировании Клинта Иствуда, или будет трахаться с художницей по свету, или (и тут я сам себе улыбнулся) усядется на кровать по-турецки и будет втирать крем для лица в бейсбольную перчатку.