— Я начала прощупывать почву насчет дома Саскиндов, — сообщила Сьюзен, видимо полагая, что весть из мира недвижимости должна взбодрить мужа.
Так уж сложилось, что все мелкие разочарования, капля за каплей подтачивающие его чувство к жене, сопровождались для Теда муками вины. Много лет назад он сознательно свернул страсть, которую испытывал к Сьюзен, вдвое, чтобы не ощущать себя таким безнадежно утопающим, лежа рядом с ней в постели, скользя взглядом по ее сильным тонким рукам и благодатным изгибам. А потом еще вдвое, чтобы, когда желание пронзало его, не умирать от страха, что оно не будет утолено. И еще вдвое, чтобы оно не оборачивалось всякий раз тупой необходимостью действовать немедленно. И еще вдвое, чтобы уже почти его не чувствовать. И оно, это желание, в конце концов умельчилось до таких размеров, что можно было запросто сунуть его в карман или в ящик стола и забыть — это давало Теду ощущение покоя и выполненного долга, словно он благополучно обезвредил бомбу, на которой они оба могли подорваться в любой момент. Сьюзен сначала никак не могла понять, в чем дело, а поняв, разозлилась, влепила ему пощечину, и еще одну, потом ночью, в грозу, убегала из дома и спала в мотеле, потом, надев черные трусики с прорезью, затаскивала Теда в спальню и тянула на пол. Но наконец ею овладела амнезия, бунт заглох, обида прошла, уступив место перманентной веселости. Теда ужасала эта веселость — вот так же, думал он, ужасала бы нас сама жизнь, не будь она конечна и увенчана смертью. Сначала ему казалось, что Сьюзен притворяется и эта солнечная безмятежность — на самом деле новая форма ее бунта; но постепенно до него дошло, что Сьюзен просто забыла, как все у них было раньше, до того как Тед начал сворачивать свою страсть; забыла и вполне этим довольна, да и всегда была довольна — и он, с одной стороны, поражался гуттаперчевости человеческого разума, но с другой — не мог избавиться от ощущения, что его жена зомби. И что это он ее зомбировал.
— Милый, — сказала Сьюзен, — Альфред хочет с тобой поговорить.
Тед вздохнул, готовясь к разговору с сыном. Альфред, с его перепадами настроения, был трудным собеседником.
— Здорово, Альф!
— Пап, только не надо говорить со мной таким голосом.
— Каким голосом?
— Вот этим самым, папским.
— Альфред, ты что-то хотел мне сказать или как?
— Мы проиграли.
— Так, и что у вас в итоге получается? Пять — восемь?
— Четыре — девять.
— Ну, время еще есть.
— Нету никакого времени, — буркнул Альфред. — Всё уже.
— А мама где? — Тед начал дергаться. — Если рядом, передай ей трубочку.