Небо над деревьями светилось пронзительной голубизной, но во дворе уже почти стемнело. Стефани добралась до края лужайки, села на траву, еще теплую от солнца, и уронила голову на колени. Плакать не получалось: все было слишком глубоко.
Она легла на бок, свернулась в траве калачиком, будто ей надо было зажать пульсирующую рану, удержать боль внутри. Она пыталась думать, но от этого становилось еще страшнее и еще яснее, что она не выкарабкается — не хватит сил. Почему на этот раз все оказалось настолько хуже, чем раньше?
— Стеф! — звал ее Бенни из кухни.
Она встала и качаясь побрела через клумбу. Стебли хрустели у нее под ногами — гладиолусы, хосты, черноглазые рудбекии, они с Бенни сажали их вместе, — но она не оборачивалась. Возле штакетника она опустилась на колени, прямо на землю.
— Мам? — Крис, из окна второго этажа.
Стефани зажала уши руками. Но тут же послышался другой голос, он был так близко, что просачивался сквозь ладони.
— Привет, — сказал он шепотом.
Стефани не сразу отделила его от голосов, долетавших из дома. Ей не было страшно, просто шевельнулось вялое любопытство.
— Кто здесь?
— Это я.
Стефани сообразила, что она сидит зажмурившись. Открыла глаза, всмотрелась в тень. По ту сторону от штакетника белело лицо Норин. Ее взгляд без темных очков показался Стефани игривым, почти кокетливым.
— Привет, Норин.
— Я люблю тут сидеть, — сказала Норин.
— Я знаю.
Стефани хотела уйти, но у нее не получилось двинуться с места. И она опять закрыла глаза. Минуты шли, Норин молчала, словно растворялась в вечерней прохладе и в дребезжании сверчков. Стефани еще долго сидела скрючившись, или ей просто казалось, что долго, а на самом деле прошла всего минута. Ее снова звали: тревожный голос Джулса из темноты. Наконец она встала, распрямилась, и в тот же миг боль растеклась по телу и осела в нем. От новой, непривычной тяжести дрожали колени.
— Спокойной ночи, Норин, — сказала она и пошла в дом, огибая кусты и клумбы.
— Спокойной ночи, — еле слышно донеслось сзади.
Шапка — это была первая гениальная идея Долли. Она выбрала пушистую сине-зеленую шапку с ушами, которые обязательно должны быть опущены: свои уши у генерала большие, уродливые и сморщенные как урюк, пусть лучше их будет не видно, решила она.
Но, открыв несколько дней спустя «Таймс» с фотографией генерала, она чуть не поперхнулась вареным яйцом: он был похож на младенца — огромного больного младенца с внушительными усами и двойным подбородком. И заголовок — хуже не бывает:
СТРАННЫЙ ГОЛОВНОЙ УБОР ГЕНЕРАЛА Б. ПОРОЖДАЕТ ТРЕВОЖНЫЕ СЛУХИ: ОПУХОЛЬ МОЗГА?