Теперь нам известно, что во время войны в Корее Сталин не строил планов силового воссоединения Германии. Но до самого смертного часа (к счастью, наступившего довольно скоро) он надеялся политическими средствами помешать становлению государства в той части Германии, которая находилась вне его контроля. Именно это явилось главной причиной появления нашумевшей мартовской ноты 1952 г., в которой СССР предлагал западным державам воссоздание германской армии и единой Германии при условии вывода с ее территории всех иностранных войск и полного нейтралитета страны. При этом Сталин вовсе не рассчитывал на одобрение своей инициативы хотя бы потому, что действительно нейтральную Германию считал слишком опасной. Ибо просто опасной ему виделась объединенная Германия, союзная с Москвой, но не контролируемая ею. В конце концов, перед нападением на Россию в 1941 г. Германия состояла в союзе с ней, а вовсе не с Западом. В действительности знаменитая Сталинская нота имела своей целью воздействие вовсе не на правительства Западных держав, а на общественное мнение в самой Западной Германии. Идея состояла в том, чтобы помещать формированию западногерманской армии и дестабилизировать правительство Аденауэра, предложив немцам взамен интеграции в западное сообщество заманчивую перспективу воссоединения нации. Этот несложный дипломатический ход мог сорвать вооружение ФРГ и привести к падению правительства Аденауэра, что стало бы для Советов крупной удачей.
Делая свое «предложение», Сталин пребывал в уверенности, что оно будет отвергнуто. Однако существовал краткий момент, когда оно вполне серьезно обсуждалось в дипломатических кругах Запада.
Но попробуем представить себе, чем могло обернуться воплощение Сталинской идеи в жизнь. Вообразим, что Германия объединилась не в 1990, а в 1952 году — и объединилась, не будучи членом НАТО, но в качестве «нейтрального» государства с самостоятельной армией. Как нам известно, некоторые западные лидеры, особенно Маргарет Тэтчер и Франсуа Миттеран, не испытывали особого восторга по поводу объединения Германии и в 1990 г. Они опасались, что новая страна может повести себя «безответственно», сорвавшись с якоря у Западного причала и отправившись в самостоятельное, весьма опасное плавание. Разумеется, такие опасения вызваны недооценкой того, сколь глубоко укоренились в Германии за последние сорок лет идеи мира и демократии. Однако в начале 50-х для внедрения подобных идеалов в массовое сознание прошло еще слишком мало времени, а потому Германия с возрожденной армией, но без тесных связей с Западом и впрямь могла представлять собой немалую опасность. Сталин не без оснований опасался возобновления «Drang nach Osten», однако этот «Drang» сильная и еще жаждущая отмщения Германия вполне могла бы повести в противоположном направлении. А то и в обоих направлениях разом, потому как умеренность никогда не числилась среди сильных сторон немецкой внешней политики. Существовала угроза не превращения «Холодной» войны в «горячую», а возобновления старого, уже затушенного пожара. Случись такое, и вполне возможно, что, дабы загасить пламя соперничества на арене «Холодной войны» пришлось бы вновь объединять усилия.