Преждевременная смерть Александра в возрасте 32-х лет вдохновила одного из лучших историков 20-го столетия Арнольда Тойнби разработать изысканную и романтическую «альтернативную историю», ставшую классическим образцом этого жанра. Постулировав неожиданное исцеление Александра от изнуряющей лихорадки, Тойнби представил его прожившим долгую и продуктивную жизнь. В течение нее разведывательным и завоевательным походам сопутствовала внедряемая повсюду продуманная система управления и великодушная социальная политика, направленная на поддержание достоинства каждого из подданных великой империи. Согласно оптимистическому сценарию Тойнби, покровительство, оказывавшееся Александром и не прерывавшееся в дальнейшем династией его потомков, культуре и научным исследованиям повлекло за собой невиданный технологический прогресс, в частности раннее изобретение паровой машины. Естественно, что военно-техническое превосходство сделало великую империю непобедимой, а Рим так и не стал для нее серьезной угрозой. С открытием исследовательской экспедицией Александра западного полушария держава превращается в воистину всемирное, государство, процветающее и благоденствующее под властью доброжелательной и просвещенной монархии. В альтернативном настоящем Тойнби на всемирном троне по сей день восседает прямой потомок Александра, подданные которого наслаждаются миром и изобилием.
Эту идиллическую картину Тойнби создал под сильным влиянием своего современника, весьма красноречивого и талантливого историка В.В. Тарна, в чьем описании Александр представал дальновидным, вдумчивым философом-протостоиком и убежденным космополитом. По мнению Тарна, завоевания являлись для Александра не самоцелью, но лишь средством достижения высокой цели — «общечеловеческого братства»[47], возникновению которого должны были способствовать всячески поощрявшиеся смешанные браки выходцев из Греции и Македонии с бывшими подданными Персидского царя. Однако позднейшие исследователи, например Э. Бадиан и А.Б. Босуорт, оспаривают подобный идеализированный взгляд, подчеркивая жестокость и неразборчивость в средствах, проявленные Александром в ходе завоеваний и сколачивания империи. С их точки зрения Александра нимало не заботило благоденствие подданных, а его путь к величию и мировому господству сопровождался зверскими убийствами. Под его умелым руководством македонцы поднаторели в массовом истреблении не столь преуспевших в военном деле народов, но никоим образом не способствовали распространению и, уж паче того, расцвету какой бы то ни было культуры. Встав на подобную точку зрения, мы можем смоделировать куда более мрачное будущее, чем Тойнби: проживи Александр еще лет тридцать, он наверняка загубил бы в ходе завоеваний еще не одну высокоразвитую азиатскую культуру. К культурному упадку следует добавить экономический, ибо бесконечные дальние походы способны истощить любые ресурсы. Таким образом, представляется вполне возможным, что, хотя эллинистический мир обязан Александру своим возникновением, он (как и его современное наследие) мог бы, сколь это ни парадоксально, и не возникнуть, окажись жизнь Александра не столь короткой. Впрочем, мы должны иметь в виду, что Александр умер молодым лишь в соответствии с представлениями нашего времени. В древности продолжительность жизни была иной, нежели в современных развитых странах: болезни и военные невзгоды сводили большинство людей в могилу куда раньше того, что теперь считается «естественным порогом старения». Исходя из сказанного, нет ничего удивительного в том, что Александр покинул этот мир, не успев поседеть. Учитывая, что он постоянно рисковал жизнью на поле боя и перенес несколько тяжелейших ранений, имел несчетное множество личных врагов, предавался пьянству и, вдобавок, провел большую часть жизни, преодолевая тысячи миль в дальних походах, удивляться следует скорее тому, как непривычный климат, антисанитария и незнакомые болезни не сгубили его до достижения вполне зрелого возраста тридцати двух лет. Пожалуй, это удалось ему лишь благодаря сочетанию потрясающей личной энергии и столь же потрясающего везения. А потому представляется более разумным задаться вопросом не «Что было бы, доведись Александру прожить лет до шестидесяти пяти?», а, скорее, «Что было бы, умри Александр в двадцать с небольшим?» Или еще конкретнее — «Что, если бы Клит не поспел на помощь и Александр сложил голову при Гранике?»