— Извините, комиссар, мне нужно идти. Дамас меня ждет.
Она убежала, Бертен подошел забрать стаканы.
— Болтушка, — сказал он, как бы извиняясь за Мари-Бель. — Не слушайте, что она тут плетет о Лизбете. Мари-Бель ревнует, боится, что та похитит у нее брата. Вполне понятно. Вот Лизбета, она выше этого, только не все это понимают. Будете ужинать?
— Нет, — ответил Адамберг, вставая. — У меня дела.
— Скажите, комиссар, — спросил Бертен, провожая его до двери, — надо рисовать четверку на двери или не надо?
— Вы разве не потомок громовержца? — осведомился Адамберг, оборачиваясь. — Или то, что я про вас слышал, — враки?
— Конечно потомок. — Бертен приосанился. — Фамилия моей матери — Тутен.
— Ну так и не рисуйте эту четверку, если не хотите получить пинка под зад от своих славных предков, которые от вас сразу же отрекутся.
Гордо подняв голову, Бертен закрыл за ним дверь. Пока он жив, четверкам на дверях «Викинга» не бывать.
Полчаса спустя Лизбета подала квартирантам ужин. Постучав ножом по стакану, Декамбре попросил тишины. Такой жест всегда казался ему немного вульгарным, но иногда без него было не обойтись. Кастильон прекрасно понимал этот призыв к порядку и отзывался незамедлительно.
— Не в моих привычках диктовать моим гостям, как себя вести. — Декамбре не любил слово «постояльцы», оно звучало несколько казенно. — Все вы вольны распоряжаться у себя в комнатах по вашему усмотрению, — начал он. — Однако, ввиду сложившихся чрезвычайных обстоятельств, я прошу никого не поддаваться массовому психозу и не изображать на своих дверях никаких талисманов. Подобное поведение обесчестит мой дом. В то же время я уважаю личную свободу каждого, и если кто-то среди вас захочет отдать себя под покровительство этой четверки, я не стану ему препятствовать. Однако я был бы очень признателен такому человеку, если он найдет себе другое пристанище на то время, пока будет длиться это безумие, в которое нас хочет ввергнуть сеятель чумы. Хочу надеяться, что никому из вас не придет это в голову.
Все молчали, и Декамбре по очереди оглядел каждого сотрапезника. Он отметил, что Ева испуганно вздрагивает, Кастильон храбро улыбается, хотя сам явно встревожен, Жоссу на все наплевать, а Лизбета готова взорваться при одной мысли, что кому-то вздумается рисовать четверки в ее владениях.
— Ладно, — проговорил Жосс, которому хотелось есть. — Принято.
— А все-таки, — обратилась к нему Ева, — если бы вы не читали эти дьявольские письма…
— Дьявол меня не пугает, крошка, — отвечал Жосс. — Буря — да, вот когда жутко, чего там говорить. Но дьявол, четверки и прочая ерунда — это все басни для кисейных барышень. Слово бретонца!