— Небось толстозадый портовый начальник?
— Не совсем так, но это не важно. А важно то, что Пепис девять лет вел дневник, с 1660-го по 1669 год. Тот год, который выбрал наш псих для своих записок, был годом великой чумы в Лондоне, 1665 год, семьдесят тысяч трупов. Вам ясно? День за днем странные послания приближаются к тому часу, когда разразится беда. Она уже совсем близко. Именно это я имел в виду, когда сказал, что он двигается вперед.
Жосс только теперь заволновался. Уж больно было похоже на правду то, что рассказывал грамотей. А значит, надо предупредить полицию.
— Легавые нас засмеют, когда мы расскажем про психа, который заставляет нас читать дневник трехсотлетней давности. Нас самих арестуют, это как пить дать.
— Мы не расскажем им об этом. Мы просто скажем, что какому-то сумасшедшему нравится кричать о смерти перед толпой народа. А дальше пусть сами допытываются. Моя совесть будет чиста.
— Они все равно будут потешаться.
— Конечно. И именно поэтому мы не пойдем к первому попавшемуся полицейскому. Я знаю одного такого, который смеется совсем не так, как другие, и совсем не над тем, над чем смеются другие. К нему мы и отправимся.
— Это вы к нему отправитесь, если вам охота. А меня там вряд ли примут с распростертыми объятиями. Я, Декамбре, знаете ли, не без греха.
— Я тоже.
Жосс молча уставился на Декамбре. Ну и дела! Браво, аристократ. Браво. Старый грамотей не только как ни в чем не бывало оказался бретонцем с северного побережья, но и побывал за решеткой. Вот откуда его вымышленное имя!
— Сколько месяцев? — сдержанно спросил Жосс, согласно морскому кодексу вежливости не спрашивая о причине.
— Шесть, — ответил Декамбре.
— А я девять, — сказал Жосс.
— Освобождены?
— Да.
— Я тоже.
Итак, счет был равный. После этих слов оба посерьезнели и некоторое время сидели молча.
— Ну что ж, прекрасно, — нарушил молчание Декамбре. — Так вы идете со мной?
Жосс поморщился, он все еще не был до конца убежден.
— Это всего лишь слова. Просто слова. От них еще никто не умер. А то бы всем было известно.
— Но это известно, Ле Герн. И вы не правы, слова всегда убивали.
— Когда это было?
— Это началось, когда кто-то впервые крикнул «Смерть ему!», а толпа подхватила. Так было всегда.
— Хорошо, — сдался Жосс. — А если мне запретят работать?
— Помилуйте, Ле Герн, вы что, боитесь полиции?
Жосс подскочил как ужаленный:
— Нет, и учтите, Декамбре, мы, Ле Герны, может, и неотесанные чурбаны, но полиции мы никогда не боялись!
— Вот и отлично.