Ни у кого нет более веских причин восхищаться тонкой изобретательностью и искусностью, которую постоянно демонстрируют хирурги-стоматологи, чем у меня. И никто не имел больше возможностей, чем я, оценить ужасные последствия ротового сепсиса, который неуместная изобретательность так часто вызывает. Золотые пломбы, коронки и мосты, несъемные зубные протезы, построенные на зараженных корнях зубов и на их месте, погребают воспаленную массу под надежным мавзолеем, для которого во всем царстве медицины и хирургии не найдется сравнения. Это совершенная золотая ловушка сепсиса, которой пациент гордо владеет, и никакие уговоры не побудят его расстаться с нею, потому что она закрывает его черные разрушенные зубы и дорого ему обошлась. Тяжелейшие анемии, гастриты, скрытые лихорадки, всевозможные нервные расстройства (от умственной депрессии до полного поражения позвоночника), хронические ревматические инфекции, почечные заболевания — все они обязаны своим происхождением ротовому сепсису, который был вызван этими золотыми клетками или осложнен ими. Вновь и вновь я наблюдаю весь процесс от его начала и до проявления симптомов в течение одного-двух месяцев.
Логично было бы ожидать, что Хантер в своей лекции упомянет ряд убедительных случаев, чтобы подтвердить свои заявления, но на самом деле он привел всего один, который является примером глупых указаний, данных стоматологом пациенту.
В 1912 году американский врач Фрэнк Биллингс (1854–1932) внедрил теорию фокального сепсиса в общую медицину, не только приводя многочисленные случаи из практики, но и заявляя, что сам много раз исцелял всякие недуги, удаляя зубы и гланды. Он также сообщал, что извлекал микроорганизмы из больных артритом пациентов и вводил их кроликам, у которых затем развивался такой же артрит. Его ученик Э.С. Розенау (1875–1966) развил эту теорию, введя два новых понятия — «выборочная локализация» и «преобразование». Первое понятие заключалось в том, что особые виды микробов притягивались к определенным частям тела, второе — что попав в орган, один вид микробов мог преобразовываться в другой. Последнее явление было особенно удобным объяснением, почему у других исследователей были сложности с воспроизведением экспериментов Хантера и Розенау: они искали исходный микроб, который внедрился в орган, а не микроб, в который он преобразовался; поскольку им нужно было найти микробы конкретного вида… что ж, вот еще одно доказательство, что микробы и в самом деле преобразуются, не так ли? Дело осложнялось тем, что Розенау, вводя микроорганизмы лабораторным животным, обычно вводил внутривенно такие микробы, что их вирулентность поражала практически все органы несчастных животных.