– Подожду, пока с тобой случится что-нибудь плохое, и тогда непременно улыбнусь, – пообещала я.
– Вот дрянь! – почти удивилась Хира. – Приговорена к смерти, но вместо того, чтобы умолять о пощаде, еще и язвишь. Зачем?
«Зачем? – Я мысленно усмехнулась, чувствуя, что взяла реванш. – «Хорошего» человека и обидеть приятно».
Блондинка высокомерно отвернулась, но я видела, как сильно она раздосадована. Ну да, в этом чувстве мы с ней созвучны – каждая из нас терпеть не может того, кого обидела. Это убивать легко, а обижать – трудно, ибо потом совесть мучает и кошмары по ночам снятся. Правда, не всех и не всем, ведь если человек одержал победу над своей совестью, то его уже ничто не остановит. Ну, если только смерть.
Однако в этой камере мне не снилось ничего, хотя, по моим ощущениям, я просидела здесь уже трое суток. Почти не спала, ибо не смогла перебороть брезгливость и не легла на мокрый, осклизлый пол. Сидела, собравшись в комочек, на крохотном пятачке относительно чистого пространства да размышляла о собственной глупости. Клянусь, если мне удастся выбраться из этой передряги живой и относительно здоровой, то я никогда уже не стану пренебрегать умными советами и перестану необоснованно рисковать собой. Кажется, я немного повзрослела и даже поумнела. А еще, я обязательно найду убийцу пилигрима и расквитаюсь с ним за своих родителей. Да и Хире я тоже отомщу, невзирая на смутную симпатию к Яношу. Эта стерва недостойна такого мужчины, а он, надеюсь, поплачет на ее могилке, но потом забудет лживую дрянь и утешится с другой женщиной. А еще я непременно завладею всеми тремя ритиями… Если, конечно, останусь жива и сохраню здоровье.
Кстати, о здоровье. Раз в день в двери моей камеры приоткрывалось крохотное оконце, в которое пропихивали краюху черного хлеба и кружку с водой. Кроме этого скудного пайка, мне не давали ничего, поэтому мои раны заживали очень медленно, особенно с учетом того, что у меня не имелось возможности применить магию. Как и весь замок, стены камеры упрочили специальной защитой от чар, сводящей на нет все мои усилия. Поэтому мне оставалось только одно – смириться, бездеятельно сидеть на месте и ждать свершения своей участи. Возможно, именно поэтому по истечении трех дней я практически отчаялась и сдалась на милость судьбы. Вернее, почти сдалась…
В этой камере не имелось ни окон, ни кровати, ни даже стула. Тоненький лучик света поникал в щель под дверью, отражаясь от огромного тусклого зеркала в стальной раме, занимающего большую часть противоположной стены. Странно, но подобные зеркала я видела и в моей бывшей спальне, и даже в покоях дядюшки Франсуа, ныне покойного. Прошлой ночью до моего слуха донеслись отдаленные заунывные напевы, длившиеся несколько часов. Видимо, церковники совершали погребальный обряд, предавая тело почившего епископа земле. Возможно, они скорбели о кончине уважаемого прелата, но для меня их благочестивые молитвы могли служить лишь страшным напоминанием о грядущей смерти, ибо срок моей казни близился. Позаботившись об усопшем, церковники непременно вспомнят и о его мнимой погубительнице…