Каэсорон, которого трудно было чем-то испугать, повернул в сторону Люция свой затуманенный взгляд. Выражение его лица невозможно было определить из-за поврежденных мимических мышц и связок.
— Мечник, — прошипел Каэсорон, приоткрыв рот, напоминающий кровавую рану. — Ты червь, и, хуже того, червь тщеславный.
— Ты мне льстишь, первый капитан. — Люций с полным равнодушием встретил его враждебный взгляд. — Я просто в меру своих сил служу примарху.
— Ты служишь только себе, и никому больше, — бросил Каэсорон. — Я жалею, что не оставил тебя на Исстваане вместе с другими, не достигшими совершенства. Думаю, следовало убить тебя, положить конец твоей ущербной жизни.
Люций взялся за рукоять лаэрского меча и склонил голову набок.
— Я с удовольствием предоставлю тебе возможность попытаться, первый капитан, — сказал он.
Каэсорон отвернулся, и Люций насмешливо фыркнул. Он знал, что Каэсорон никогда не пойдет дальше открытых угроз. Люций выпотрошил бы его в первые же мгновения поединка, и сама мысль об убийстве первого капитана вызвала в его теле трепет наслаждения.
— Есть какие-то новости о том, куда мы направляемся? — спросил Люций, зная, что ни Каэсорону, ни Вайросеану это неизвестно, а показать окружающим свою неосведомленность будет крайне неприятно.
Вайросеан покачал головой.
— Это знает один только Фениксиец, — сказал он своим гулким голосом, прозвучавшим словно раскат акустической пушки.
— Разве вас не оповестили? — усмехнулся Люций, наблюдая, как в проходе исчезнувших Врат Феникса появилась шеренга носильщиков в надвинутых капюшонах и с тяжелыми железными бочонками на спинах. Они казались ему муравьями, доставляющими пищу. — Я думал, воины вашего ранга должны быть в числе первых, кто узнает о цели легиона. Или вы впали в немилость у примарха?
Вайросеан, проигнорировав очевидную колкость, просто кивнул, а Эйдолон, будучи любителем погреться в лучах славы, придвинулся к Каэсорону. В прежние времена первый капитан считался одним из ближайших сподвижников Фулгрима, и, хотя Фениксиец не поддерживал былые связи, большинство воинов легиона продолжали с уважением относиться к первому капитану.
«Большинство, но только не я», — подумал Люций и довольно усмехнулся, заметив честолюбивый блеск в глазах Эйдолона. Его забавляло стремление лорда-командора держаться вблизи тех, кому благоволил примарх, и презрение к этому субъекту вспыхнуло в его груди с новой силой.
— Похоже, что Фулгрим выставляет остатки победного вина, — с притворным добродушием заметил он. — У нас это принято только накануне битвы.