Павла почти неделю держали в карцере. Приезжал подслеповатый следователь из Рыбинска, и Пашку пару раз водили к нему на допросы. Повторил то же, что и Коваленко. Не упомянул только про фамилии. Следователь очень интересовался, зачем Завьялов позвоночник у жертвы удалил. — Осерчал я, — ответил Завьялов, — уж очень он меня допекал.
За всё про всё, включая особую жестокость, Пашке накрутили ещё пять лет. Сунули под мышку свёрток с мотлохом и пихнули в спину: «Дуй в барак, срок догуливать».
Пока шёл по притоптанному снежку в сторону «дома родного», где-то в ладонях и ступнях ещё изворачивался страх. Когда толкнул дверь и вошёл в барак, уже и страха никакого не было.
Смотрели на него, как на прокажённого. Вроде и с отвращением, но тронуть боязно. Значит, вышло с Кругловым именно так, как Пашка и задумывал. Видимо, правду говорили прабабкины писания, что сила в позвоночнике сидит. Где же ей ещё быть, если не там? Где стержень, там и сила.
Завьялов вошёл и бухнулся на вагонку. Старостин — тут как тут. Присел рядом. Перепуганный какой-то — помнил, видать, как нашептал товарищу начальнику зоны про Пашкино опоздание в ночь убийства.
— Как ты?
— Нормально.
— Говорят, накинули тебе?
Пашка только плечами пожал и поморщился. На Старостина он зла не держал. Затюканный человечишка, что с него взять.
* * *
С тех пор Завьялова больше не трогали. Он не убирал, не готовил для блатных. Только лечил иногда, правда, под присмотром кого-нибудь из сотоварищей. Днепр приблизил его к себе и разрешил не ходить на работы, всё допытывался, зачем Пашка из Круглова позвоночник выдернул. Так и говорил — «выдернул». Паша всё больше молчал. Сильно изменился за последнее время, заматерел и повзрослел.
А в середине марта его к начальнику лагеря дёрнули. Коваленко сидел за столом и просматривал бумаги. Почёсывался озабоченно.
— Входи, Завьялов, — не дожидаясь, пока Пашка назовёт фамилию и номер, подозвал его Коваленко. — Садись. Разговор есть.
Пашка сел. Ждал несколько минут. Видать, начальник никак не мог решить, с чего начинать. Коваленко, наконец, крякнул и поднял глаза от документов.
— Бумажку тут твою нашёл.
— Какую ещё бумажку?
— С фамилиями, Завьялов, с фамилиями.
Пашка всё прекрасно помнил, только вида не показывал. Пожал плечами и по привычке уставился в угол. Его блатные в своё время научили — при допросах в угол смотреть. Зачем — толком не объяснили. Вроде как начальство от этого раздражается. На допросе ведь как? Психологическая война, не меньше. Кто кого пересидит. Правда, долго не высидишь в угол глядючи — сразу начинают по голове бить.