Если вы не интересуетесь футболом – это, знаете ли, бывает, и не так редко, как может показаться, – время и место проведения очередного, какого-то там по счету, чемпионата Европы не имеет для вас ни малейшего значения – ровно до тех пор, пока ваши планы на отпуск не пересекутся с планами ФИФА. А когда это произойдет, вы обнаружите, что у вас с футболом полная взаимность: вы игнорируете его, он игнорирует вас. Футбол – это большой, очень серьезный бизнес. И он, нравится вам это или нет, гораздо сильнее, чем вы; конкурировать с ним на чисто бытовом уровне означает мочиться против ветра – да что там ветра – урагана!
Глеб Сиверов был, пожалуй, единственным человеком, который ухитрился забыть, что в городе, который он решил почтить своим визитом, практически в это же самое время пройдут игры чемпионата Европы по футболу.
Очереди на границе и творящийся на скоростных шоссе кавардак могли бы напомнить ему об упущенной мелкой детали, но он оставался слеп: для того, кто почти ежедневно сталкивается с московскими пробками, небольшой затор на загородном шоссе – такой же пустяк, как для Глеба Сиверова – «Евро – двадцать-двенадцать».
Глаза у него начали открываться в рецепции первого – естественно, самого лучшего – львовского отеля, возле которого ему не без труда удалось припарковаться. Мест в отеле не было – глухо, безнадежно, ни за какие деньги. На Глеба смотрели, как на сумасшедшего, но он продолжал упорствовать.
Во втором отеле глаза у него открылись еще чуточку шире, а в пятой по счету гостинице до него, наконец, дошло, что зрение следует поберечь, дабы, уронив глазные яблоки на мраморный пол вестибюля, не начать в полной мере соответствовать своему оперативному псевдониму.
Немного утешало то, что Ирине Львов понравился – несмотря на футбольную рекламу, орущие толпы фанатов и прочие привходящие. Она была в восторге от города; собственно, ничего другого Глеб от нее, профессионального архитектора, умеющего ценить и творить красоту, и не ожидал. С межнациональными конфликтами и срочной эвакуацией тоже оказалось все в порядке; правда, общаясь с обслугой кафе и продавцами магазинов, Глеб обнаружил, что многие действительно не говорят и плохо понимают по-русски – не из принципа, а по тем же причинам, по которым каждый ноль целых сколько-то там десятых или сотых житель Москвы соответствует тем же характеристикам; они не знали по-русски не потому, что им так хотелось, а потому, что их этому никто не научил. Это касалось, в основном, молодежи; старшее поколение, начиная от тридцати пяти – сорока лет, русский понимало превосходно и отличалось истинно европейской рафинированной вежливостью.