— Ты уже большой, Женя, — сказала мать. Губы у нее задрожали. — Ты должен понять, что Никанор Васильевич мне дорог.
— А папа? — спросил Женька. — Про папу ты разве забыла?
Отца он не помнил, он исчез, когда Женьке было два года. Но мать никогда про него ничего плохого не говорила.
— Твой папа… — лицо матери стало белым, — нет у тебя отца. Понятно?
— Нет, — ответил Женька, — непонятно. Можешь встречаться со своим Никанором, но вместо отца его мне не надо. Пусть он к нам домой больше не ходит.
Он никогда не видел мать такой растерянной. Она стояла перед ним такая чужая, что ему ни капельки не было ее жалко.
— Ты будешь женщиной плохого поведения, — сказал он, — если не прогонишь Никанора.
После этих слов мать схватила готовальню и с размаху бросила ее на пол.
Когда она ушла, Женька поднял футляр, собрал разлетевшиеся по комнате чертежные принадлежности. Все было в порядке, только футляр чуть треснул и куда-то закатилась трубочка неизвестного назначения…
Наверное, мать и Анечка обиделись на него и ушли в театр, иначе они бы не выпустили его из дома. Назавтра он не мог вспомнить, как очутился в тот вечер на другом конце города в квартире Аркадия Головина. Аркадий спал. За длинным столом сидело несколько мужчин. Бабушка и мать Аркадия мыли на кухне посуду. Мать Аркадия ворчала:
— Полсотни кинули как коту под хвост. Нет чтобы благородно поговорить, расспросить человека, как служилось, совет дать для настоящей жизни. Глаза налили, и каждый про свое, кто в лес, кто по дрова. — Она скосила глаз в комнату, достала из мешка с картошкой поллитру, налила в стакан и поставила перед Женькой. — С возвращеньицем. Что-то ты грустный, недогулял, видать.
Женьку развезло от водки, он смеялся, слушая, как Аркашкина мать ругает засидевшихся гостей, потом разговорился.
— Мы с Аркашкой в Чебоксары на стройку тракторного завода поедем. Наших шесть человек уже туда поехало.
— Как же это они поехали? Матери все глаза проплакали, дожидаясь, а они что же, на эту стройку мимо дома сиганули?
— Вы про всех матерей одинаково не судите, — сказал Женька, — моя, например, пока я служил, замуж вышла.
Аркашкина мать покачала головой, но это был жест не осуждения, это означало: бывает же!
— И хороший человек?
— Хороший… Она из-за него всю жизнь страдала.
Я еще маленький был, когда он появился. Автомобили дарил, потом марки, книги. Я его с детства возненавидел.
— Что же он, семейный был?
— В том-то и дело. Жена три года назад умерла. Я в армию ушел, а они, значит, в загс, не теряя момента.
Аркашкина мать, забыв про посуду, опустилась на табуретку и задумалась. Потом очнулась, выскочила к гостям и закричала там так, что Женька вмиг отрезвел. Она кричала, что надо бы им пить не в порядочном доме, а прямо в вытрезвителе, чтобы не доставлять милиции хлопот. Что жизнь ее пропала через эту проклятую водку, что они ей всю душу выели и ни одного светлого дня у нее не было. И если Аркашка не будет дураком и уедет на стройку, то она в тот же день соберет вещи, слава богу, груз будет — в одной руке унести, и уедет с сыном, и не вспомнит их поганые рожи.