В этот раз Лидка прозевала Игната, и тот подошел ко мне.
— Мамка дома?
— Дома.
— А эта — мать ее, твоя бабушка?
— Тоже дома.
Игнат вздохнул, я подняла голову и столкнулась с его горящими в густой черноте ресниц глазами.
— Может, мне туда не ходить? — спросил он.
Игнат заискивал передо мной, чего-то боялся…
Скорей всего, я посоветовала ему не отступаться, идти, потому что он окинул взглядом наше крыльцо, бегущее на второй этаж, и с места в карьер помчался по ступенькам вверх.
А через несколько минут по этим же ступенькам не спеша спустилась бабушка. Лицо ее светилось радостью, празднично светился и новый белый платочек в черную крапинку.
— Пойдем со мной, — сказала бабушка, — покажешь, где тут у вас магазин.
Мы дошли до угла. Мотя, стоявший на пороге своей лавки, сказал бабушке:
— Здравствуйте. С приездом вас. Если ваш гость дал деньги, то все, что вам надо, можно купить здесь, — Мотя вытянул руку, повернулся к нам спиной, приглашая следовать за собой.
Бабушка не спросила: откуда вы знаете, что гость дал деньги? У Моти всегда был вид знающего все. Игнат, наверное, дал хорошие деньги, потому что бабушка купила круг дорогой колбасы, большой кулек пряников и немножко конфет — по штучке-две шоколадных, разных сортов.
Мне она дала пряник. Подержала в руке конфету и тихонько, чтобы я не видела, выронила ее обратно в кошелку, а мне достала из кулька пряник.
— Иди на улицу. Иди на солнышко.
На крыльце Мотиной лавки, откусывая мятный пряник, я терпеливо ждала, когда она купит то, на что смотреть мне нельзя, — бутылку вина. Потом я бежала домой, то и дело подпрыгивая, предвкушая веселое застолье.
У ворот нашего дома бабушка охладила мой пыл. Дала еще пряник и конфету «Василек», шепотом приказала:
— Иди гуляй. Домой, когда позову, придешь.
Это она могла в своей деревне перед Федькой устанавливать такие правила, мне они не подходили.
— Я домой хочу.
Она поглядела на меня с сожалением, посторонилась, пропуская вперед.
— Настырная ты, — говорила вслед, — Ольга с тобой свою жизнь не устроит. Пришел этот, черномордый, а ты тут как тут — третья. А зачем ты ему? Поглядит он, поглядит на тебя и уйдет.
— Он и так уйдет, — объяснила я ей, — он всегда уходит. Нет его, нет, мы уже забудем про него, а он возьмет и появится.
— Постой, — бабушка схватила меня сзади за подол, — а кто он такой? Кем работает?
— Никем, — я знала, что этого говорить нельзя, но что-то уже тащило попугать бабушку, — бандит он. Тюрьма по нему плачет.
— О господи! — Бабушка вскрикнула и опустилась на ступеньку. — Он же прирежет вас.
За стол с собой меня не посадили. Отправили гулять во двор. Вечером, когда я лежала в постели, а они мыли посуду, бабушка допытывалась у матери: