— Давай договоримся: начну засыпать — тяни за нос.
Глаза у него закрывались после каждой страницы. Я пальцем трогала его теплый нос, он открывал глаза.
Мать сидела за столом, глядела на нас, вслушивалась в мое чтение и сердилась, что ничего не понимает. Когда он уходил, спрашивала:
— Куда он пошел?
— На политзанятия.
— Ты ему все правильно прочитала?
— Все, как написано.
— А про что?
— Про Второй съезд РСДРП.
— И что там было?
— Мартов выставил свою формулировку. Память у меня была хорошая. Мать искоса глядела на книгу и, поборов самолюбие, задавала вопросы:
— Кто это Мартов?
— Человек. Против Ленина.
— Как царь?
Я не знала, как кто. Спросила об этом на другой день у отчима, тот ответил:
— Как друг, который предал.
На ипподроме все лето кипела жизнь. Утром рубили лозу, брали барьеры — готовились к смотру. После шести вечера тренировалась женская группа и группа мальчиков, которая называлась «Детский выезд» Мать под напором отчима — он очень хотел чтобы она вовлеклась в общественную жизнь, — записалась в женскую группу. На первое занятие пошла со мной. По дороге говорила: «Он хочет, чтоб я убилась. Ну и хорошо: как вылечу из седла, как все кости переломаю, тогда он спохватится, пожалеет о своих словах». Но ничего такого не случилось. Лошадь ей дали хорошую — дородную и послушную. Мать вышла из раздевалки в тренировочном костюме, и я ее еле узнала: красный свитер, брюки галифе, поставила ногу в стремя, вскинула другую, выпрямилась в седле, и лошадь легко понесла ее по кругу манежа.
— Чья такая? — спросил кто-то за моей спиной.
— Жена саперного комэски, — ответил другой голос.
— Молодчина! Как родилась в седле.
Вечером мать рассказывала отчиму:
— Я их там всех сразу подмяла. Ножки с полметра: тут пятки, а тут сразу уже и зад, а туда же — в наездницы. И этот, который руководит, без особого ума. Лошадь мне выделил, а говорит: «Вот вам мерин Пикфорд». Кобылу от мерина не отличит.
Отчим расхохотался. Откинулся на спинку стула, закрыл лицо руками и смеялся; я не помню, чтобы он еще когда-нибудь так громко, так от души хохотал. Смех был заразительный; мы с матерью тоже в него включались — глядели друг на друга, пожимая плечами, а потом начинали хохотать. Отчим, видя, что мы смеемся, заходился еще пуще, вытирал ладонями слезы, стонал и выкрикивал:
— Вы-то с чего?
Когда отхохотались, он обессиленным голосом объяснил:
— Кобылу тебе и дали по кличке Мери Пикфорд. Артистка такая в Америке есть — Мери Пикфорд.
Мать не обиделась:
— Ну, артистка так артистка. Я и сама там, как артистка, всем понравилась.