— И как давно?
— Ну, уже полчаса-то точно прошло!
— Странно! Очень странно! Крепро убивает в считанные минуты! Что же ему помогло?
Генька с криком летел по поляне:
— Мы уже идем! Я привел ребят!
Дождавшись помощи, они помогли положить найденыша на носилки. Коренастый жилистый Том и более высокий и худенький Коржик вежливо, но непреклонно отстранили женщину от носилок. Василь и Санчо взялись за ручки сзади. Генька путался под ногами, пытаясь помочь. Они двигались почти бегом так, что Камилла-сан еле поспевала сзади.
В лечебнице их встретила лекарка Идирма-той, молча, указав на приготовленную для больного койку. Рядом на столике она поставила кувшин с водой, шкатулку с набором лекарств.
— Спасибо, Идирма, — от души поблагодарила Камилла-сан. — Ему необходимо успокоительное и укрепляющее, а главное, — она выразительно посмотрела на ребят, — спокойный, я повторю, спокойный сон!
Возбужденная стайка ребят потянулась из лечебницы.
— И, не знаю, стоит ли мне вам напоминать? Ни слова никому о происшедшем!
— Не в первый раз! — солидно ответил Том.
— Санчо!
Темные выразительные глаза Камиллы-сан твердо приказали молчать обо все, что он видел.
— Ни слова, клянусь костями мага! — так же солидно, как Том, ответил Санчо.
Искра, не открывая глаз, сладко потянулся. От ощущения тепла и уюта тянуло обратно в сон. Но усиливающийся запах печеного хлеба пробудил к жизни желудок. Засосало под ложечкой, рот наполнился слюной. Сглотнув, и не открывая еще глаз, Искра улыбнулся: бабушка любила баловать внуков.
— Санчо! Смотри! Улыбается!
— Том, поднеси пирог ему поближе к носу! У! Вкуснотища! От такого запаха и мертвый встанет!
— Он спит уже второй день, так и от голода умереть можно! — волновался девчоночий голос.
Над головой звучали не знакомые, но явно детские, голоса. Искра открыл глаза. Просторная комната, с высоким лепным потолком; окно, открытое в сад; чистое небо сквозило между лезущими в комнату ветками клена. Солнечные блики на стенах. Повернув голову, Искра с удивлением уставился на причудливую компанию в пять пар глаз внимательно разглядывающую его.
Ближний — заносчивый мальчишка, лет девяти, худой, жилистый, конопатый. Стриженый так, что отливающая медью голова, казалась бархатной. Он стоял впереди, подняв подбородок, засунув руки подмышки крест накрест. Поза была, довольно, вызывающей. Кудрявый, темноволосый, кареглазый и коренастый мальчик лет двенадцати спокойно и доброжелательно смотрел на Искру. Его ровесник, худой, высокий, сероглазый с прямыми светлыми волосами и длинной неровной челкой падающей на лоб разглядывал Искру с неподдельным интересом. Мальчики одеты одинаково: темно-синие брючки, клетчатые рубашки и синие же жилетки с несколькими карманами и блестящими металлическими заклепками. Девочка же, ах, какая красивая девочка, с большими голубыми глазами на светлом личике, окруженном ореолом вьющихся льняных кудряшек, она машинально теребила перекинутую через плечо длинную пушистую косищу. На девочке надето коричневое платье со стоячим воротничком, длинными рукавами с широкими манжетами и легкой пелериной чуть более светлого тона, чем платье, отороченной тонкой полоской самодельного кружева. И, только подняв глаза выше, он встретился с оценивающе-обеспокоенным взглядом уже очень пожилого, могучего мужчины, одетого почти так же, как и мальчики. Только его рубашка была из некрашеного выбеленного льна, а безрукавка отблескивала новой черной кожей.