Раю передёрнуло.
— Неси-ка ему обед. — Галина Ивановна наставила тарелок на поднос и вручила дочери.
— Так вкусно, Рая, я уже объелся. — Геннадий Бертранович отставил последнюю тарелку.
— Правда? Мама готовила, — убирая остатки обеда, засмеялась Рая.
За неделю Геннадий Бертранович научился играть на саксофоне би-боп и почти закончил картину… Ножки от шкафа на ней он решил не рисовать.
И не прогадал.
ТУЧИ НАД ГОРОДОМ
Картина…
Её искали всем городом, и — не нашли. Ведь нельзя найти то, что съедено крысой. А без картины визит Папы терял всякий смысл — показывать ему в Ершове кроме пяти старых ободранных православных церквей было попросту нечего. А сознаться, что картину украли, мешал стыд. Пусть уж приезжает, решили городские власти, а там как-нибудь выкрутимся.
Вдобавок мост через речку Ершовку дал трещину шириной в три пальца, и все горожане, боясь за свою жизнь, ездили из Ершова в остальной мир объездом, делая крюк в сорок километров.
Чинить мост или ждать, пока сам упадёт, — ещё не решили, хотя Папа должен был приехать буквально на днях. «Может, и проскочит его кортеж, а нет, так что ж? Выловим Папу из речки, там глубина всего — метр, — философски рассуждали местные власти. — Не позволим Папе стать кормом для рыб!» Местные букмекеры ставили три против одного, что Папа в речку упадёт. И — выплывет сам!
И с этими насущными проблемами убийство ершовского авторитета Суэтина отошло бы на задний план, если бы не Тминов. Он ходил по улицам и говорил, что земля-то на могиле перекопанная вся!
— Давайте проверим, — предлагал он горожанам пойти с лопатами и убедиться в правоте своих слов.
И тут — картина в музее появилась! На неё наткнулась уборщица Нинель Константиновна Гриб, когда мела паутину веником в углах запасника на первом этаже подвала.
А перед этим…
«ЗАБИРАЙ СВОЮ СОБАКУ И УХОДИ!»
Геша зевнул, и Рая вдруг увидела, какой он старый…
Если раньше Геннадий Суэтин был далеко не последним человеком в Ершове, носил дорогой костюм, и ему в глаза заглядывало полгорода, то на чердаке у неё с месяц жил обычный лысый шестидесятилетний старичок с замашками сумасбродного дитяти — гроб… краски… саксофон и противоестественное желание — поменять во что бы то ни стало опостылевшую жизнь, о которой мечтают многие — но не имеют.
«Хоть бы он пропал, что ли? — подумала Рая, слезая с чердака. — А то зевает тут у меня! А мы перед ним на цыпочках ходим… Ведь он не последний богатый человек в нашем городе, да и в районе… И побогаче есть, а мне всего двадцать девять… или… ну, тридцать три».
— Хоть бы его милиция, что ли забрала? — слушая, как на чердаке воет саксофон, вслух помечтала Рая.