Подскок между «туда» и «обратно»
В войну «Савой» разделил судьбу других московских ресторанов. В том плане, что тоже пережил в 1941–1943 годах вынужденный антракт. А когда в 44-м открылся в своем традиционном элитном облике, стал излюбленным местом гульбы союзников по антигитлеровской коалиции. В ресторане от души отдыхали представители военных миссий США и Великобритании. Однако горячее всех «зажигали» прибывшие в столицу американские летчики. На своих «Летающих крепостях» они взлетали в Англии, сбрасывали бомбы на Франкфурт или Берлин и брали курс на аэродром подскока под Полтавой. Оттуда, немного передохнув, хорошенько — в широком значении этого слова — заправившись и пополнив боезапас, снова ложились на боевой курс. Но уже в обратном направлении. Эти челночные бомбардировки меньше всего можно было назвать легкой прогулкой. Кто-то, перефразируя припев одной очень в ту пору популярной песни, долетал на честном слове. А кто-то не возвращался вообще. Так что на середине пути туда и обратно хорошенькая разрядка была совсем не лишней. Наиболее отличившихся поощряли краткосрочной поездкой в столицу СССР. С полуночной «посадкой» в старомосковском ресторане, где, отражаясь в знаменитых своими размерами и обилием савойских зеркалах, лихие парни из Техасщины и Оклахомщины дарили чулки приглашенным к столу девицам и совсем по-русски хлестали водку.
Кое-кто потом действительно возвращался на базу «с пробитым баком и на одном крыле». Но с твердой уверенностью, что число взлетов пока, слава богу, совпадает с количеством посадок.
Медвежья служба
Потом нас с бывшими союзниками развели по сторонам холодная война и железный занавес. «Потеплело», лишь когда в последнем образовались трещины. Сквознячком свободы веяло через дырки в пограничных заборах европейских стран «народной демократии», через которые протискивались западные культурные ценности и шмотки. В результате «Савой» пережил новую головную боль. В 1958 году по случаю перманентно укрепляющейся дружбы между СССР и Германской Демократической Республикой гостиницу — а заодно и ресторан — снова переименовали в «Берлин». При этом опять-таки дуплетом досталось медведю на входе. Из-за внешнего сходства исконно русскому Топтыгину поручили играть роль немецкого собрата, чье изображение всегда украшало герб германской столицы. В соответствии с новым статусом чучело почтительно переместили в зал. В результате в интимном полумраке полуночных загулов хоть и лишенная когтей, но все же по-прежнему клыкастая, недобро приподнявшаяся на задних лапах мохнатая животина вновь вступила в психологический контакт с сильно подгулявшими посетителями. Одни в связи с этим начинали с медведем брататься. Другие же в испуге шарахались. Одну из таких сцен в своих воспоминаниях довольно сочно описал посетивший Москву в 1960-х годах знаменитый американский писатель Джон Стейнбек.