— Благодарю вас, но… — успел вставить Павел, однако очередной поток слов прервал его.
— Нет-нет, вы уж благодарите господа бога. Это он наделил вас такими достоинствами. А уж Танечка — само совершенство. Боже мой, как она мила. Вы обратили внимание на цвет ее кожи? Этакая бледно-матовая, с необыкновенно мягким малиновым подсветом. А какой плавный изгиб бровей, какие длинные, загнутые, как у ребенка, ресницы, какая красивая синева глаз. Если бы я была мужчиной… Нет, что ни говорите, Танечка во всех отношениях девушка необыкновенная…
Павел смиренно молчал. Зинаида Андреевна была восхищена вниманием молодого полковника и болтала, не умолкая:
— И, по-моему, Павел Алексеевич, она к вам неравнодушна, но это — под большим секретом. — Зинаида Андреевна даже понизила голос. — Когда произошел тот взрыв на Угольной пристани, она побледнела, губы дрожали, в глазах — ужас. «А вдруг Павел Алексеевич там?!» — воскликнула она и бросилась в свою комнату… Поверьте мне, так переживать может только…
В дверях появилась Таня.
— Извините, я несколько задержалась, — сказала она, улыбнувшись. — Мы оставим вас, Зинаида Андреевна. Пожалуйста, не скучайте.
— Нет уж, Танюшенька, скучать я все равно буду. Но теперь я спокойна. С Павлом Алексеевичем вы будете в полной безопасности… Боже мой, какая милая пара. Вы даже похожи друг на друга, как брат и сестра.
Павел откланялся и, уже не слушая хозяйку, вышел вслед за Таней.
Домосоеновы снимали пятикомнатный дом по Нахимовскому проспекту. Высокий забор, сложенный из пиленых блоков белого известняка, скрывал его от посторонних глаз. Хозяева ждали гостей в саду.
Таня подошла к генеральше:
— Добрый вечер, Елизавета Дмитриевна. Рада вас видеть бодрой и здоровой.
Поблекшее лицо генеральши светилось мягкой и искренней улыбкой.
— Милая Танечка, как хорошо, что вы согласились скоротать с нами вечер.
Женщины поцеловались.
Павел снял фуражку и приложился к руке генеральши, почувствовав легкий запах французских духов. Держалась Елизавета Дмитриевна спокойно, с той определенностью, которая присуща женщинам, привыкшим к всеобщему вниманию.
— Становится свежо. Прошу вас, пойдемте в дом. — Она, аккуратно ступая, пошла по уложенной камнем дорожке, вдоль которой узорчато тянулись пионы и редко встречающиеся в Крыму орхидеи.
Павел вошел в гостиную последним. Овальный стол в зале был накрыт на шесть персон. В центре стояло несколько бутылок сухого вина и коньяка.
По углам гостиной на низких полированных подставках возвышались фикусы, а слева у стены стояло пианино с открытой крышкой и нотами на пюпитре. Даже коричневой полировки граммофон был подготовлен, чтобы по первому желанию гости могли услышать песни Александра Вертинского.