Голос Любомудрова звучал уверенно, мысль текла плавно:
— Я спросил: «Господин главнокомандующий, каковы, по вашему мнению, пути образования „единой неделимой России“ на данном этапе борьбы?» Генерал Врангель бросил тяжелый, полный глубоких раздумий взгляд и сказал мне: «Не триумфальным шествием на Москву можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые тянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа…»
— Ты врешь, господин Любомудров. Здравствуйте и извините за опоздание. — Полковник Трахомов резко тряхнул седоволосой головой и сел рядом с хозяйкой у выложенной кафелем голландки.
— Павел Алексеевич, — поднялась Елизавета Дмитриевна, — это наш добрый друг и сосед, поместный дворянин Матвей Владимирович Трахомов. Сосед, конечно, по тем временам, о которых так мило сказал поэт:
Слушают ракиты
посвист ветряной…
Край ты мой забытый,
край ты мой родной!
Черные с проседью, взлохмаченные брови насупились, тяжелый пьяный взгляд уперся в лицо Наумова.
— Я не ветхозаветный пророк, — сказал Трахомов густым резким басом, — но скажу: хоть ты и красив, однако не чистых кровей человек. Верно я говорю, нет?
— Матвей Владимирович, — взмолилась генеральша, — снова вы затеваете скандал. Угомонитесь, прошу вас.
Наумов положил на стол салфетку и спокойно сказал:
— Благодарите, господин полковник, Елизавету Дмитриевну, она вас выручила.
— Полноте вам, господа… — успел было сказать генерал.
Голос его заглушил смех Трахомова. Вдруг он оборвался.
— А что бы ты сделал? Хотелось бы мне знать, — медленно и вызывающе спросил Трахомов.
— Мне ничего не оставалось, господин полковник, — спокойно, но твердо сказал Наумов, — как доказать, что ваша кровь ничем не отличается от моей.
Глаза Трахомова напряженно сощурились.
— Ишь-шь ты… слова ему грубого не скажи. Будто он сам обергофмаршал высочайшего двора… Молодец, люблю таких.
Таня сидела, не шелохнувшись.
Воспользовавшись этим представлением, журналист сделал вид, что не слышал реплики полковника, и продолжал:
— С вашего позволения, Елизавета Дмитриевна… Я задал ему второй вопрос: «Может ли Крым служить этим благородным целям?» Главнокомандующий ответил, что в социальном и экономическом отношениях лучше всего начать с казачьих земель Дона, Кубани, Терека и Астрахани.
— Но там ведь большевики, — наивно сказала Елизавета Дмитриевна.
За столом переглянулись.
— Где большевики? — оторопело переспросил Любомудров.
— В казачьих областях, Вадим Михайлович. И говорят, что они развернули такую пропаганду, что даже все оставшиеся там белые покраснели, как пасхальные яйца, и прикрепили к пикам красные флажки.