Отчуждение (Первов) - страница 48

Новый, 2000-й год, встретили в казарме, где нам налили стакан сока и выдали по миске салата, впрочем, приобретённые на деньги солдат, получающих зарплату 36 рублей в месяц…

Работал в первые дни после нового года в штабе с напарником моего призыва. Запомнился мне один чистоплюй в чистенькой камуфлированной форме, не такой, которую выдавали остальным. Проходил он срочную службу по блату, и ходил в армию, как на работу. Во всяком случае, в казарме время не проводил, а как бы ежедневно вечером уходил в увольнение. Мы с напарником выполняли какие-то ремонтные работы, и тот блатничок решил нам помочь. Стал размешивать краску. Через 20 минут пришла какая-то тётя в гражданском и воскликнула:

- Витя! Ты что делаешь?! Ты же испачкаешься!

- Да я немного. Помогу только краску подготовить, а красить не буду, - оправдывался он.

- Смотри! Много не работай, а то устанешь!

Тётя успокоилась только тогда, когда Витя вернулся за компьютер.

Позже, меня вновь, в соответствии с заключением терапевта из Выборга, госпитализировали. Ничего нового там не происходило. Расскажу лишь об одном случае. На улице стоял крепкий мороз. Как-то вечером нам велели спуститься вниз, и доставить в отделение солдата на носилках. Привезли его из Печенги (есть такая часть), с воспалением лёгких. Вкратце он рассказал нам, как это случилось. Он заболел уже давненько. У него поднялась температура, и когда солдат сказал своему ротному, что заболел, тот ему ответил: «Сейчас я тебя вылечу быстро». После чего выгнал на улицу, и заставил бегать по плацу. Исцеления не произошло – он потерял сознание. И тогда ублюдок-офицер, посетовав на то, что вот какие нынче хиленькие бойцы пошли, обратился-таки в санчасть.

В госпитале убедились, что миокардит у меня прошёл, и здоровью моему ничего не угрожает. Я вернулся в учебку и на следующий день отправился в новую, последнюю для меня часть в Ленинградской области.

Прибыл я вечером. Меня доставили в штаб к замполиту майору Кривенцову. Это был толстый, округлый дядя.

- Так, так, сюда, сюда, - скороговоркой произносил он, и в конце фразы что-то насвистывал, - показывай, что там у тебя в вещмешке.

Я выложил свои пожитки. Майор, продолжая насвистывать, внимательно разглядывал мои фотографии панковского периода, где я экспериментировал с волосами. Ничуть не удивился. Затем взял тетрадь, и стал читать цитаты из Оруэлла на корешке, и фразы из песен на английском языке.

- I don’t want to be a soldier mama I don’t want to die, - прочитал он и тут же перевёл, - Я не хочу быть солдатом и не желаю умирать.