— Ну, давай… Показывай, что там у тебя.
— Прямо здесь? — Витька испуганно оглянулся.
Дядя Сергей быстро окинул взглядом полупустую кафешку и укоризненно покачал головой:
— Ты чего так трусишься — рыжьё ворованное, что ли? Я же предупреждал тебя: загудишь — не отмажу! Просто не смогу — сам под сроком всё время хожу.
— Да нет — нормально всё, — успокоил Карытин родственника, хотя у самого от волнения вспотели ладошки. И, не долго думая, решился поведать Серёге всю правду. Родная кровь, всё-таки. Коль и надует, то не сильно.
— А ты не свистишь? — выслушав сбивчивый рассказ племянника, спросил дядя рассматривая цепь с крестом, не вынимая её до конца из грязного платка. — Так — таки на море валялась?
— Честное слово! Запуталась в тине, но крест на солнце блеснул — я и выкопал.
Сергей свернул в узелок драгоценность и осторожно передал её Витьке. Потом закурил, откашлялся и немного севшим голосом сказал:
— Да, брат, — подвезло тебе. Такая находка серьёзно тянет. Может и квартиру себе с тёткой организуешь. Тётку ведь не бросишь в вашем клоповнике? — Сергей внимательно посмотрел на Витька. Тот энергично замотал головой:
— Ты чо! Она ж меня с пелёнок растила!
— То-то…Квартирку, правда, небольшую, но взять можно. Всё же не рабочая общага…
Выйдя из кафе, они взяли такси и поехали на дом к какому-то приятелю Сергея.
— Ювелир он. Настоящий, — тихо объяснял дядька по дороге. — И цену даст приличную. Ты только со мной не ходи — не любит он незнакомых. Посиди здесь во дворе на лавке. И не юли!
Сергея не было полчаса. Карытин весь извёлся в ожидании. Когда дядька вышел, довольная улыбка сияла на его лице.
— Сколько? — только и сумел спросить Витька.
— Три штуки баксов. Из них — триста мне комиссионных. А за две семьсот буду вам с тёткой хату подыскивать. Налик пока будет у меня. Не бзди — это как в банке, — он крепко похлопал Витьку по плечу. — А ты пока дуй домой. И вот что… Не спеши матери обо всём трезвонить. Мало ли… Потом обрадуем…
Всю обратную дорогу Витька был весел. Жизнь в разваливающейся на глазах общаге давно стала для него настоящей проблемой. То ли дело в Симферополе! Пусть в небольшой квартире, но своей. И не где нибудь — а в столице Крыма!
Но всё сложилось совсем не так…
* * *
Лидия Петровна Афанасьева не выносила суеты. Не терпела она лишнего шуму и поспешности жизни. Может, поэтому она совсем не любила весну. Весь этот трезвон и так называемый весенний гул и гам, ей был просто невыносим. Птички там, почки набухающие, таяние снега и прочая маета не трогала её. Даже наоборот — сильно раздражала. И это всё было не нажитое годами бурчание, или, к примеру, там занудные старческие заморочки — нет. Это отвращение к любым проявлениям суетливого вешнего веселья преследовало её сколько она себя помнила. В школе Лидочка ненавидела стихи про весну. Особенно раздражал её так называемый «художественный» разбор на уроке рисования и литературы картин, написанных в стиле «Грачи прилетели». Также были неприятны Лидочке милые детские стихотворения Фета и Тютчева о весеннем громе, или о том, как хорошо птичке на ветке весной.