…а в Евангелии говорится, что она величественна и обширна и в то же время немногословна. Это представляется мне удивительным прозрением, поскольку о превосходящей все причине всего сущего можно поведать как многословно, так и посредством немногих слов, и даже бессловесно…
Самым лучшим было бы обойтись вообще без слов, но где найти людей, которые способны понять молчание?
Один из наиболее значительных философов нашего времени Людвиг Витгенштейн пишет: «Не говорите того, что не может быть сказано». Он прав, поскольку говорить то, что не может быть сказано, опасно. Это обязательно окажется ложью, фальшивкой. Именно об этом и говорил Лао-Цзы: «Истину нельзя изречь. Как только вы ее изрекаете, вы ее искажаете». Однако Лао-Цзы все же ее высказал. Витгенштейн тоже поддался этому искушению.
В Упанишадах сказано: «Знающие молчат, говорят те, кто не знают». Но если это говорится в Упанишадах, то к какой категории прикажете отнести Упанишады? Сократ говорит: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Но он знает это, и это знание содержит в себе все остальное.
Верно, что истина наилучшим образом передается в молчании, но кто ее сможет понять?
Есть одна прекрасная история о Махавире. Достигнув просветления, он неделю говорил без слов, но кто его услышал? Лишь немногие из богов, что явились увидеть чудо, свершившееся на Земле, лишь они смогли его понять. Но в этом не было особого смысла, поскольку они и так уже все знали. Поэтому они могли только кивать в ответ. Они могли только сказать: «Да, это так».
Тогда Махавире пришлось перейти на язык, который могли бы понять простые смертные. Но его речь была очень сконцентрированной — он был большим любителем афоризмов. Он ничего не растолковывал, не вдавался в разъяснения; он просто высказывал утверждения, не поясняя их. Поэтому его могли понять только немногие высокоразвитые люди, которые стали его ганадхарами, его переводчиками. Он обращался к этим одиннадцати человекам, а они затем шли и передавали его речь всем остальным.
В конце концов он решил, что это тоже неправильно, потому что его слова искажались сразу же после произнесения. Его молчание было куда прекрасней. Его слышали ганадхары, эти одиннадцать переводчиков, но каждый из них слышал его по-своему. И когда они передавали его слова широким массам, смысл утрачивался еще больше, поскольку они прибегали к их языку, а не к языку Махавиры. Когда же люди слушали их слова, то улавливали смысл, который в корне отличался от того, что в них вкладывал Махавира. Поэтому в конце концов ему пришлось говорить напрямую.