Неизвестно, существуют ли в английском языке поговорки, аналогичные русским про гору и Магомеда, про волка и ловца, на которого ему следует бежать, но сработать она сработала. Распахнулась наружу выходящая на левый борт кормовой надстройки дверь, прямо под крылом мостика, и в просторное помещение салона нельзя сказать, что ворвалась, скорее — проникла, а ещё лучше — перетекла с палубы совершенно бесшумно стройная девушка.
Камуфляжный костюм неизвестной английским учёным расцветки безупречно, как туалет от Харрордса, сидел на её высокой тонкой фигуре. Изяществу фигуры и движений, подходящих арабской танцовщице, не мешало даже огромное для нормального человека количество оружия и боеприпасов, распределённых на ремнях и в многочисленных карманах брюк и куртки. Ещё учёным мужам бросились в глаза прекрасные волосы, большие, будто светящиеся глаза и лицо, своими чертами свидетельствующее о безусловно славянской принадлежности этой дивы.
Остановившись в четырёх шагах от Френча, она немедленно направила свой автомат на ошеломлённых её появлением «специалистов».
— Все поднимают руки и не двигаются с тех мест, где сейчас находятся, — сказала девушка на безупречном английском, но с совершенно не свойственными этому языку мягкими мелодичными интонациями и обертонами. Половина находящихся в «лаборатории» Френча людей не столь уж давно работала несколько месяцев в Москве, близко общались с русскими девушками и дамами, оттого не могли спутать этот, если так можно выразиться, «акцент» ни с каким другим.
Мистер Чарльз Доджсон, более математик, чем писатель Льюис Кэрролл, о подобных ситуациях выразился метко: «Становилось всё страньше и страньше». Вот и мистеру Френчу стало совсем уже странно. Русская эскадра ещё достаточно далеко, в полусотне миль примерно, а откуда тогда «это»? Тяжеловооружённая мисс, судя по всему, не могла скрываться среди подготовленных к «спецобработке» русских волонтёров, никакой грим не помог бы прятаться девушке со столь выраженными формами в тесных кубриках среди сотен мужчин, при отсутствии индивидуальных гальюнов, душевых и умывальников. Разве только… — мелькнула у профессора интересная мысль.
При всеобщей растерянности, не исключившей, впрочем, вполне естественного, инстинктивного, без участия мыслительного аппарата интереса полутора десятков молодых мужчин, вторую неделю обходившихся «без берега», к прелестной, слишком уж отличающейся от дубоватых соотечественниц особе, появление двух её коллег, тоже с автоматами, дополнительного ажиотажа не вызвало. Они как раз выглядели именно теми самыми волонтёрами, кандидатами в зомби и ещё раз на тот свет. От них даже пахло так, как и должно — по́том, не только своим, табачным перегаром, впитавшемся в одежду, многими другими ароматами, свойственными обитателям казарм, тюрем и корабельных кубриков.