— Тише, ребенок, — сказали ей на ухо шепотом, от которого стало совсем не по себе. — Это я.
— В-вы… в-вернулись?
— Как видишь. Будь хорошей девочкой, подними руки…
— В-вы живы? — руки Тисса подняла, хотя и не успела сказать, что это платье снимается совсем не так — у тана имелись собственные представления. А еще изрядно силы.
Ткань жалобно затрещала.
— Что вы делаете?
— Только самые бестолковые дети ложатся спать в одежде, — с упреком произнес тан, кидая платье — порвалось или нет? — куда-то под кровать. — Больше так не делай. А теперь чулки…
— Я не буду спать здесь! Я пойду…
Подняться ей не позволили. Их Сиятельство перекинули через Тиссу руку и прижали к себе.
— Ребенок. Сейчас три часа ночи. И ты никуда не пойдешь. Ты сейчас ляжешь в постель и будешь спать. Хорошо. Крепко. С разноцветными снами. А завтра мы вместе пойдем. И я сам все объясню Изольде. Она не будет тебя ругать. Тебя — точно не будет.
— А вас?
— А меня будет. Возможно, все-таки сломает нос, как обещала.
Леди Изольда — нежная и хрупкая! Зачем про нее такое говорить?
— Тисса, — когда тан говорил шепотом, то от голоса его — или от дыхания? Ему нарочно надо наклоняться настолько близко — по коже бежали мурашки. — Если я и дальше буду тебя раздевать сам, то до сна дело может и не дойти.
— Почему?
— Потому что.
Как-то это угрожающе было сказано, хотя все равно не понятно. И пальцы тана, словно невзначай коснувшись щиколотки, двинулись выше, по шву чулка. Медленно так двинулись.
— Я щекотки боюсь, — на всякий случай предупредила Тисса, испытывая огромнейшее желание спрятать ногу под одеяло. Обе ноги.
И руки тоже.
— А разве щекотно?
Ну вот зачем говорить ей в шею? Или не говорить… нет, лучше пусть говорит, чем целует. Хотя неприятно не было. Скорее уж любопытно очень.
— Вы меня домогаетесь?
В этом Тисса была почти уверена. Тем более что пальцы добрались до подвязки и теперь очень осторожно, бережно потянули вниз. Шелк соскальзывал, и случайные прикосновения к коже вызывали совсем не те ощущения, которые положено испытывать приличной девушке в подобной ситуации.
— Еще нет, но скоро начну, — а голос у него изменился как-то. — И что, ни слез, ни обмороков?
Насмехается? Как будто не знает…
— Вы… вы вправе поступать так, как считаете нужным.
Он вдруг отстранился — резко, Тисса едва не упала на спину — и, вручив чулок, велел:
— Умеешь ты осадить. Дальше — сама. Чтобы когда вернусь, ты лежала в кровати и, желательно, спала.
— Я вас обидела?
— Нет, ребенок. Это скорее я тебя обидеть могу. А мне бы не хотелось.
Тисса опять ничего не поняла, но на всякий случай кивнула. И когда тан ушел — вот что она такого сделала, чтобы его разозлить? — стянула несчастный чулок. Почему-то хотелось плакать, но слезы в данный момент были совершенно неуместны.