— Пожалеешь, — леди Лоу продолжала улыбаться и смотрела прямо в глаза. — Мне еще не отказывали.
— Неужели? А мне показалось, что я и здесь не первый.
— Не хотелось бы тебя разочаровать, но ты нигде не первый. Или ты думаешь, что одна женщина чем-то лучше другой? Не будь таким наивным. Мы все умеем притворяться…
Он не стал уклоняться от поцелуя. Нежного, по-девичьи робкого.
Ядовитого.
— Радость моя, — Урфин вытер губы, — Ты никогда не думала о том, что будет с тобой, если ты перестанешь быть такой… красивой.
— Угрожаешь?
— Нет. Просто с женщинами, вроде тебя, порой случаются… всякие неприятности.
— Какие же?
— Сифилис… красная рожа… это когда кожа шелушиться начинает и облазить. Или вот серая гниль, от которой выпадают волосы, зубы, а внутренности превращаются в кисель. В городе сейчас настоящий рассадник болезней, а твои друзья далеко не все разборчивы в связях. Я волнуюсь.
— Как мило с твоей стороны, — леди Лоу вытащила из корсажа свернутые трубочкой листы. Тончайшая бумага, почти прозрачная, такую используют для снятия копий, и бледные чернила. Запах духов, пыльца золотой пудры. Красная ленточка. Она тщательно готовила этот подарок, и принимать его — безумие. — Возьми. В благодарность за заботу… мне кажется, ты оценишь.
Письма. Копии. И самое разумное — отправить их в камин.
— Жаль, конечно, что остальные Гийом унес с собой. Там много интересного…
Леди Лоу махнула рукой, подзывая тень, которая с радостью кинулась к ногам подруги.
— Знаешь, — леди Лоу коснулась светлых волос тени, и та засияла от счастья. — Я никак не могу избавиться от мысли, что вот таким ты был бы удобнее в использовании… возможно, когда эта издохнет, я куплю себе мальчика. Светловолосого. Синеглазого…
Урфин все-таки сбежал. От этого смеха, от пустого взгляда тени, в котором не было ничего, кроме безграничной любви к одному-единственному человеку, от собственного страха.
Он врал, когда говорил, что не помнит кокона. Свет. Вспышка за вспышкой пробивается сквозь сомкнутые веки. И невозможно высчитать ритм. Урфин начинает, но сбивается. Гул, который нарастает, подавляя способность двигаться, чтобы оборваться в тишину, в звук, ощущаемый скорее разумом, чем ухом. Движение в неподвижном мире. И пространство безгранично расширяется… нет больше ни верха, ни низа.
Ничего. Включая, самого Урфина.
И писем. С первых слов становится ясно, чьи они.
У девочки аккуратный почерк. Буква к букве. Строка к строке.
Не стоит читать чужие письма, особенно такие… нежные. И по-девичьи глупые. Бестолковые, как она сама.
…я умоляю Вас забыть мое имя…