— Свеженькое, — сказал он, пробежавшись по тексту. — Но ничего нового. Слова другие, а смысл тот же. Не бери в голову.
О да, меня тут во всех грехах обвиняют, за исключением разве что каннибализма и некрофилии, а мне в голову не брать?
— Этим занимаюсь я. И Урфин.
— Получается?
— С переменным успехом. Ласточка моя, эти бумажки — лишь инструмент. Мы ищем человека, который этот инструмент использует… этот человек живет в Замке. И находится рядом с тобой.
Дядюшка Магнус остановился перед очередным строением, которому суждено было переменить хозяина во имя общественного блага.
— Почему вы так решили?
Магнус ошибается. Тот, кто это писал, желает равенства. А в Замке подобная безумная идея никому и в голову не придет.
— Ты не внимательно читала. Заметь, там очень детально описываются твои наряды. И уверяю, стоимость их указана точно. Приводится перечень блюд, которые готовит дворцовая кухня… меню, кстати, недельной давности.
Нет, я не хочу верить…
— Иногда он писал вещи, которые может знать лишь тот, кто видел тебя. А ты, ласточка моя, ведешь довольно замкнутую жизнь.
Еще сказал бы — затворническую.
Оргии в келье…
Но до чего же тошно. И страшно. Близкий? Насколько близкий? Тот, с кем я разговариваю. Каждый день или реже. Кого считаю если не другом, то уж во всяком случае приятелем или хотя бы симпатизирующим мне.
Фрейлины. Слуги. Некоторых я уже знаю по именам. Камеристка, которая по-прежнему держится холодно, стараясь лишний раз не попадаться на глаза.
Охрана.
Сержант. Урфин.
Этак и вправду параноиком стать можно.
— Мы найдем его, — пообещал Магнус, разглядывая особняк. — Но на это потребуется время.
Я не стала спрашивать — сколько. Много. Но Магнус не остановится, в этом я совершенно уверена.
— Вы поэтому хотите, чтобы лечебница была большой?
И весь город увидел, что Наша Светлость не только платьями — боги, я не знала, во что они обходятся! — душу греет.
— Догадливая ласточка.
— Думаете, поможет?
— В какой-то мере…
То есть чуда всенародной любви ждать не стоит? Ладно, я же не ради любви все затевала.
— Умные будут верить тому, что видят, — сказал Сержант, засовывая руки в рукава шинели. — Тот, кто пишет, дает лишь слова. И многие знают, что слова — опасны. Глупых больше. Но теперь им будут говорить разное. Появится выбор.
Любить или ненавидеть.
Благодарность человеческая — ненадежная штука. Разве что… мысль пришла в голову неожиданно. Если уж пытаться ее получить, то от тех людей, которые могут быть полезны.
— Скажи, — я обращалась к Сержанту. — В городе много военных?
— Постоянный гарнизон в несколько тысяч. Там есть кому лечить.