— Я вас тоже. — Коберский хотел улыбнуться, но улыбка вышла кривой и кисловатой.
— Роскошно живете, один на две кровати… Не возражаете? — Осеин поставил портфель на одну из них, ту, что давно не расстилалась, и стал снимать плащ.
— Но… ко мне жена прилетает. Вот, только что письмо получил…
Коберский бросил уничтожающий взгляд на Скляра, и тот вдруг вспомнил, что режиссер отказывался от двойного номера, но именно он, директор, уговорил его: мол, большой, роскошный «люкс» — это как раз то, что совершенно необходимо постановщику, в нем при случае и группу можно собрать для производственного разговора, да и просто солиднее, по чипу.
— Сегодня приезжает? — виновато спросил Скляр.
— Может, сегодня, может, завтра…
— Туристы должны уехать, а если и останутся, потом что-нибудь придумаем, — просяще посмотрел на него Скляр.
Коберский молчал, горько думая о том, что большего наказания, чем подселить к нему Осеина, даже злейший враг не мог придумать. Добрейший Борис Семенович, конечно же, не хотел этого, вынудили обстоятельства, но, черт бы его побрал, мог же он найти и другой какой-нибудь выход: например, переселить к нему Сашу Мережко, сам бы, в конце концов, сюда временно перебрался…
Настроение режиссера понял и сам Осеин, однако сказал со своей обычной обезоруживающей прямолинейностью:
— Разумею вас, Аникей Владимирович, разумею и сочувствую. Боитесь, так сказать, психологической несовместимости? Она, как известно, противопоказана при полете в космос, при длительных экспедициях, ну а здесь, извините меня, выхода пока все равно нет, да и, надеюсь, за короткие земные сутки мы все же не перегрызем друг другу глотки.
— Да дело не в том, я же говорю, что жена…
— Уладим, все уладим, — заверил Скляр, умоляюще глядя на Коберского.
— Ну что ж, располагайтесь…
Скляр с облегчением вздохнул и удалился. Коберский уселся за стол, убрал записную книжку и бездумно уставился в чистый лист бумаги, пытаясь собраться с мыслями, сосредоточиться, вернуть в себя те чувства, с которыми он садился, чтобы писать жене письмо — нежное и благодарное. Но выходило сухо, неуклюже. Он написал коротко, что очень ждет ее, пожаловался, что все время идет дождь, но потом, подумав, что Галя прилетит гораздо раньше, чем дойдет письмо, решил вовсе его не писать, а позвонить вечером по телефону.
Он слышал, как дежурная принесла Осеину что-то из белья, как тот вынимал и раскладывал свои вещи, плескался в ванной.
Коберский порвал недописанный листок, хотел подняться и выйти, но вспомнил, что должен заглянуть Мережко. Хотя бы скорее! Но почему молчит Осеин? Обычно рта не закрывает, а сейчас будто его и нет в номере. Обиделся? Нет, он не из тех, кто обижается по пустякам, скорее всего, собирается с мыслями, чтобы начать нелицеприятный разговор о материале фильма.