— Так, так. Хорошо, хорошо! — обрадованно кричал седобородый. А потом уже тише, с сожалением. — Эх, а все же в море было бы лучше, с волнами куда эффектнее!
— Да нельзя, нельзя, — раздраженно отвечал ему кто-то, — в море не очень спокойно, малыш не устоит, побьется о камни, а волны мы и тут сейчас устроим, соорудим!
— Да дело не в волнах… Ну, начинаем! Опустите бассейн ниже, чтобы как раз на одной плоскости с морем…
Мальчишка увидел, что бассейн вместе с медузами и дрожащим малышом вдруг стал опускаться, а вода в нем такая же синяя, как и в море…
И только потом, год спустя, когда увидел фильм и узнал этого мальца, он понял: бассейн опускали для того, чтобы его вода слилась с фоном моря. В кино получилось так (что бесконечно удивило и восхитило мальчишку): в большом, безбрежном синем море плыл малыш, храбро расталкивая большие медузы, норовившие присосаться к нему…
Съемки в этом уголке киностудии велись не часто, мальчишка уже знал это. Всякий раз, как только к морю доносилась знакомая команда «Мотор!», он бежал сюда, уже смело проходя через заслон из сторожевых собак. И скучал, когда киношники долго не появлялись. Ему очень хотелось еще заглянуть в большие павильоны, где вообще, наверное, творились чудеса. Парень, который посылал его за медузами, однажды даже пообещал провести туда. Он, как позже узнал мальчишка, был вторым режиссером, все звали его странным именем — Цаля; трудно было вообще понять, имя это, фамилия или просто кличка. Но Цаля так и не выполнил своего обещания, группа вскоре уехала из Одессы. Сделал это другой человек, хотя того, первого, попросившего собрать ему медуз, мальчишка помнил всегда, даже когда вырос…
Как-то, когда одной из собак почему-то не было — на проволоке висела лишь ее цепь, мальчишка все же решился проникнуть дальше того уголка, где стоял теперь уже пустой, полузасыпанный мусором бассейн. Шел он осторожно, посматривая по сторонам и оглядываясь, однако тут же наткнулся на человека. Мелькнуло трусливое: «Охранник!» Форма у этого дяденьки была подходящая: кирзовые сапоги, гимнастерка, галифе, причем все поношенное, выгоревшее. Ко всему еще и усы, в то время их мало кто носил, разве что старики да охранники.
Усатый держал руки в карманах и, чуть-чуть кривя улыбкой губы, спросил насмешливо:
— Ну, че уставился?
— Заблуди-и-ился, — протянул мальчишка первое, что нашлось из арсенала спасительных слов.
— Заблудился? В трех-то соснах? — Мужчина вынул руки из карманов, засмеялся и кивнул на сосны: их в этом месте действительно было три.
Мальчишка молчал.