Два автобуса, тонваген и такси Саида уже стояли у кафе. Когда Мережко вошел в него, столы уже были уставлены бутылками с лимонадом, бокалами с коктейлем и кофейными чашками. За столами восседала массовка, щурясь от яркого света дигов и множества мелких ламп на штативчиках. Леня Савостин вразвалочку, но удивительно легко и красиво двигался вдоль столиков, поправляя лампы и подсветки.
За небольшим звукопультом у двери сидела Мишульская, ее мальчишескую прическу обхватывало черное полудужье наушников. Она глазами указала Мережко на стоявший рядом стул. Мережко сел, как-то сразу же оробев от чувства собственной ненужности здесь, старался казаться незаметным, хотя вряд ли кто-нибудь, кроме Мишульской да нервничавшего Коберского, увидел его — все суетливо были заняты делом.
— Ну, как там у тебя свет, что ты опять тянешь? — нетерпеливо спросил режиссер у Савостина.
— Да переставлял же для общего плана. Ведь ты сказал, что сначала будем снимать общий!
— Общий. Внимание, еще раз репетируем!
Леня припал к глазку камеры, двинулся с ней вперед и, перебивая Коберского, поднял руку:
— Стоп!
— В чем дело?
— Тут в правом углу — толстая испитая морда. Ну разве такой будет в молодежном кафе пить коктейли? Виталька, не понимаешь? — набросился он на Жолуда.
— Но по кадру съемка идет слева направо, и этот тип останется на заднем плане, его не будет видно, — с обидой ответил Жолуд. — Вначале-то и ты его не заметил…
— Был бы я хорош, если бы заметил уже в материале. Поприличней массовки ты, конечно, не мог достать…
— А кто пойдет сюда мучиться за три рубля?
— Да вон же, погляди, какая красавица — сама чистота и нежность!
— Эта чистота и нежность еще только в седьмом классе.
— Прекратить! — прикрикнул на них Коберский. — Этого убрать вон туда, к бочке с пальмой. А сюда эту девочку. — Аникей наклонился к камере и наблюдал в кадре, как Жолуд пересаживал девочку на место мужчины. Скривился, сказал Виталию: — Уж больно молода, а так ничего, сделайте ей грим. И возьми, Леня, ее крупнее.
— Симпатичная мордашка, — улыбнулся Жолуд, поняв, что режиссер доволен его находкой.
— Включите третий диг! — скомандовал Савостин.
— Репетируем! — поднял руку Коберский, жадно и придирчиво охватывая взглядом сразу весь зал. — Начали!
Все, до сих пор казавшееся скованным, неподвижным, завороженно глядевшим на камеру и режиссера, ожило, задвигалось; звякнули бокалы, забулькало ситро, заиграла негромкая уютная музыка, задвигались стулья, и в глубине зала несколько пар поднялись танцевать.
— Так, так, ничего, — сказал Коберский. — Стоп!