— Он просто решил вас подождать, — сказал младший за моей спиной. «Попивая свой Овалтин», — заметил старший. И улыбнулся мне сверху вниз, рассматривая мое лицо, почти с восторгом, как взрослый, который только что сказал какому-нибудь неосторожному малышу с ободранной коленкой: я же тебя предупреждал.
— Так что вам повезло, — сказал тот, что помоложе. Он прошел за мной и поднял веревку, осторожно, будто заразную. Теперь я заметила, что он старше, чем я подумала вначале, вокруг глаз у него пролегли тревожные морщинки.
Старший открыл дверь в кладовку, непринужденно, как если бы имел на это полное право. Там все еще висели два костюма Джейка.
— Вы живете одна, верно? — спросил он.
Я ответила: да.
— Это ваши костюмы, — спросил старший, ухмыляясь.
— Нет, — ответила я, — моего друга.
— Просто друга, значит, — сказал старший.
— Он, должно быть, выслеживал вас некоторое время, — сказал тот, что помоложе. — Он знал, когда вы приходите домой. Нет идей, кто бы это мог быть?
— Нет, — сказала я. — Мне хотелось сесть. Я подумала, может спросить их, не хотят ли они пива?
— Какой-нибудь псих, — сказал старший. — Если бы вы знали, кто только не шатается тут на свободе, вы бы никогда из дома не вышли. Вы задергиваете занавески в ванной, когда принимаете душ?
— В ванной нет никаких занавесок, — сказала я, — там и окон-то нет.
— А когда переодеваетесь на ночь, задергиваете занавески?
— Да, — ответила я.
— Он вернется, — сказал тот, что помоложе. — Такие всегда возвращаются.
Старший не отставал: «У вас часто бывают мужчины? Разные мужчины?»
Он хотел, чтобы я почувствовала свою вину, хотя бы немного; это была смесь нескромности и провокации. Следующим номером он начнет мне читать лекции о замках, об одинокой жизни, о безопасности.
— Я задергиваю занавески, — сказала я. — Я не принимаю мужчин, я выключаю свет, я раздеваюсь сама, в темноте.
Старший ухмыльнулся мне, он-то знал про одиноких женщин, и внезапно я разъярилась. Я расстегнула блузку, вытащила левую руку из рукава и спустила тесемку с плеча.
— Что вы, черт подери, делаете? — спросил старший.
— Я хочу, чтобы вы мне верили, — сказала я.
Там в Барбадосе, двухчасовая стоянка занимает часа два или около того, сказали ей. Ренни находит женский туалет в новом, отполированном аэропорту и меняет свою тяжелую одежду на хлопчатобумажное платье. Она изучает свое лицо в зеркале, ищет следы. На самом деле выглядит она вполне неплохо, она выглядит просто нормально. На ней льняное голубое платье, лицо не слишком бледное, косметики ровно столько, чтобы не выделяться: ни хиппушка, ни член Плимутской братии, ни кто-то еще в этом роде. Именно тот эффект, к которому она стремится, — обезличенность; как она любила говорить Джейку, ей это необходимо для работы: незаметность.