Ренни не сказала своей матери и об операции. Она давно прекратила рассказывать ей плохие известия. Еще ребенком она научилась скрывать свои порезы и царапины, поскольку мать, видимо, рассматривала подобные вещи не как случайность, а как намеренные действия, направленные на то, чтобы усложнить ей, матери, жизнь. «Зачем ты ЭТО сделала, — говорила она, — тыча в кровь полотенцем. В следующий раз будешь лучше смотреть, куда идешь». Операцию она бы тоже восприняла, как вину Ренни. Рак обсуждали бы в гостиной, только он не входил в тот же разряд, что сломанная нога, сердечный приступ или даже смерть. Он был чем-то отдельным, почти неприличным, как скандал; чем-то, что вы сами на себя накликали.
Другие люди воспринимали это аналогично, хотя по-разному. Ренни сама так думала. Сексуальная подавленность. Не могла пересилить в себе гнев. Тело, злополучный двойник, берущий реванш за все те предполагаемые преступления, которые в отношение его совершал разум. Она была ничем не подготовлена к своей ярости, ощущению, что ее предал близкий друг. Она позволяла своему телу дважды в неделю плавать, не допускала дрянной еды и сигаретного дыма, по мере необходимости удовлетворяла его сексуальные потребности. Почему же оно обратилось против нее?
Дэниэл говорил о том, как важно отношение больного к болезни. «Это загадка, — поучал он. — Не знаю почему, но это помогает, а может, только кажется».
— Что? — спросила она.
— Надежда, — ответил он. — Душа не отделена от тела. Эмоции запускают химические реакции и наоборот, вы же знаете.
— Значит это моя вина, если возникнет рецидив? У меня рак души? — говорит Ренни.
— Это не символ, это болезнь, — терпеливо объясняет Дэниэл. — Нам пока просто неизвестно лекарство. У нас есть несколько разработанных подходов, вот и все. Мы ищем неизвестную величину. Но рано или поздно мы ее найдем, и тогда люди вроде меня устареют. — Он погладил ее по руке. — У вас все будет хорошо. У вас впереди жизнь. Не то, что у некоторых. Вам очень повезло.
Но ей не было хорошо. Ее выписали из больницы, она вернулась домой, но облегчение не наступило. Она страстно жаждала опять заболеть, чтобы Дэниэл снова о ней заботился.
Она составила себя программу: цель и план действия. Она упражняла мышцы левой руки, поднимая ее и нажимая ладонью на стену. Она сжимала резиновый мячик левой рукой по двадцать раз в день. Она ходила с Джейком в кино, чтобы развеяться, на комедии, ничего трагичного. Она снова стала печатать, время от времени, по страничке в день, заканчивая свою статью о бижутерии из цепочек, продолжив ее с того места, где бросила. Она заново научилась расчесывать волосы и застегивать пуговицы. Когда она все это делала, мысленно перед ней вставал Дэниэл, наблюдающий за ней с одобрением.