Более того, совершаются действия, которые прямо противоречат экспертной роли Академии наук. Например, архитекторы реформы академии, которую мы с вами обсуждаем, утверждают, что цель реформы — сделать Академию наук главным экспертным органом: там профессионалы, там люди всех специальностей, поэтому они способны оценить последствия принимаемых решений с точки зрения науки, экономики, безопасности и тому подобное. Вроде все правильно, но такой важный вопрос, как реформирование самой науки, попытались решить втайне, без нас. Вот ответ на ваш вопрос о востребованности научной экспертизы. Хотя, например, в Америке до двадцати процентов стоимости проекта тратится на стадию экспертизы, оценки. У нас, конечно, этого еще нет.
—Естьещепроблемаизмельчанияэтогозапроса.Задачи,которыестоялипередстранойвпятидесятые-шестидесятыегоды,ставилисьвтомчислеипередАкадемиейнаук,онибылиболеемасштабнымиивэтомсмыслесоответствовалиинтеллектуальномупотенциалуакадемии.Сейчастакихбольшихпроектовнет.
— Большие проекты типа космического, ядерного были продиктованы не какими-то амбициями, а просто необходимостью выживания страны. Я, например, хорошо помню, что, когда был школьником, все были уверены, что на нас нападут американцы. Сейчас так никто не думает. И слава богу. Сегодня проблемы носят скорее экономический характер и их часто ставят перед наукой крупные корпорации.
Вообще, организация научных исследований и техническая политика — это, конечно, одна из ответственнейших задач государства. Здесь сосредоточены очень большие риски, но и очень большие перспективы, которые могут быть реализованы в том случае, если вы правильно все рассчитаете и сделаете.
Но опыт показывает, что работу по выбору направления научно-технического прорыва хорошо обсуждать, когда прорыв уже сделан. На самом деле нет какой-то готовой дорожной карты, которая может подсказать, что так прорыв произойдет, а так не произойдет. В каждом конкретном случае поиск направлений прорыва — это очень сложное дело, сродни искусству. Мы должны поддерживать высокую научно-техническую и
образовательную культуру в стране, и тогда будут возможны прорывы даже там, где мы сейчас не в состоянии их предсказать. Но если мы перестанем понимать, что делают в науке другие люди в других странах (а это вполне возможно, потому что уровень образования падает, интерес к науке падает), тогда действительно наступит трагедия. Но пока в России есть области науки и техники, где мы вполне конкурентоспособны. Во многом эти области сосредоточены в РАН.