Разумеется, Доминик все понимал: он стоял, обливаясь холодным потом.
— Пока я жив, — понизив голос, продолжал г-н Жерар, — моя исповедь ничего не значит.
— Ничего не значит?.. — непроизвольно переспросил монах.
— Да ведь священникам запрещено под страхом вечного проклятия нарушать тайну исповеди, не имея на то позволения кающегося, не так ли?
— Вы дали мне разрешение! — вскричал монах.
— Если бы я умер, разумеется, мое разрешение имело бы силу, но, раз я жив, беру свои слова назад.
— Негодяй! — вскрикнул монах. — А как же мой отец?!
— Пусть защищается, пусть обвиняет меня, пусть доказывает свою непричастность. Но вы, исповедник, обязаны молчать!
— Хорошо, — смирился Доминик, понимая, что бесполезно бороться с роком, представшим пред ним в виде одной из основополагающих догм Церкви. — Ладно, ничтожество, я буду молчать!
Он оттолкнул руку Жерара и двинулся в свою комнату.
Но Жерар вцепился в него снова.
— Что вам еще от меня угодно? — спросил монах.
— Что мне угодно? — повторил убийца. — Получить документ, который я дал вам, не помня себя.
Доминик прижал руки к груди.
— Бумага при вас, — догадался Жерар. — Она вон там… Верните мне ее.
Монах снова почувствовал, как его руку сдавил железный обруч — такова была хватка у Жерара, — а пальцем другой руки убийца почти касался свитка.
— Да, документ здесь, — подтвердил аббат Доминик, — но, слово священника, он останется там, где лежит.
— Вы, значит, собираетесь совершить клятвопреступление? Хотите нарушить тайну исповеди?
— Я уже сказал, что принимаю условия договора, и, пока вы живы, я не пророню ни слова.
— Зачем же вам эта бумага?
— Господь справедлив. Может быть, случайно или в результате Божьей кары вы умрете во время суда над моим отцом. Наконец, если моему отцу будет вынесен смертный приговор, я подниму этот документ и воззову к Господу: «Господь Всемогущий, ты велик и справедлив! Порази виновного и спаси невинного!» На это — слышите, негодяй! — я имею право как сын и как священник. И правом своим я воспользуюсь.
Он резко оттолкнул г-на Жерара, преграждавшего ему путь, и пошел наверх, властным жестом запретив убийце следовать за собой. Доминик вошел к себе, запер дверь и упал на колени перед распятием.
— Господи Боже мой! — взмолился он. — Ты все видишь, ты все слышишь, ты явился свидетелем того, что сейчас произошло. Господи Боже мой! Было бы с моей стороны святотатством обращаться к помощи людей… Взываю к твоей справедливости! — Потом он глухим голосом прибавил: — Но если ты откажешь мне в справедливости, я ступлю на путь отмщения!