Я встал с кровати и, подойдя к окну, выглянул наружу. По улице мимо гостиницы шли горожане: мужчины и женщины, встречаясь, приветствовали друг друга, желали доброго утречка, кланялись, снимая шляпы.
Откашлявшись, женщина у меня за спиной произнесла:
– Вчера вечером вы говорили, что не можете понять меня. Сегодня то же самое я могу сказать и про вас.
– В каком же смысле?
– Во-первых, чего ради вы стреляли в пол?
– Признаться, мне за это жутко стыдно. Простите, если напугал.
– И все-таки зачем?
– Порой, когда я сильно напиваюсь, находит такая тоска, что некая часть меня жаждет умереть.
Ну, и кто кому теперь показывает окровавленный платок?
– Отчего же вы тосковали?
– Отчего вообще тоскуют? Просто накатывает время от времени.
– Вы вроде были довольны, и внезапно ваше настроение переменилось.
Я пожал плечами. По улице в это время шел человек, который мне показался смутно знакомым. Правда, вспомнить, где и при каких обстоятельствах я его повстречал, не вышло. Сгорбленный, этот мужичонка шагал как-то сонно, будто не понимая цели и направления. Указав на него, я произнес:
– Я знаю его.
Женщина подошла ко мне и выглянула на улицу, но мужичок успел скрыться из виду. Оправив платье, она напомнила:
– Так вы составите мне компанию на прогулке?
Я заглотнул щепотку зубного порошка, и женщина, взяв меня под руку, повела на улицу. Когда мы проходили мимо гостиной, я заглянул внутрь. Мейфилд так и остался за столом: вытянув руки, он лежал мордой вниз среди пустых бутылок, сигарного пепла и опрокинутых колокольчиков. Рядом на полу дрыхла здоровенная шлюха. Нагая, она спала брюхом кверху, отвернувшись от Мейфилда. Я остановился и присмотрелся. Груди и живот шлюхи мерно вздымались и опускались в такт дыханию. Поразительно, как низко может пасть человек. Меж раскрытых ее ног я видел детородное место, волосы на котором были спутаны и примяты. Оторвав же от них взгляд, я заметил свою шляпу. Она висела на рогах оленьей головы.
Забрав шляпу и возвращаясь по собственному следу, я вдруг споткнулся и упал прямо на раму для шкуры. Вот только рыжей шкуры на ней уже не было. Ее не просто отвязали и унесли, ее грубо и впопыхах срезали. Я оглянулся на бухгалтершу Мейфилда: она стояла в дверном проеме и, закрыв глаза, медленно качала головой. Вот уж кого жизнь приперла так приперла.
Дорога раскисла, и через широкие лужи перекинули деревянные доски. Ходить по ним, балансируя, та еще забава, и златовласая бухгалтерша отдавалась ей полностью. Она хохотала, и смех ее в прохладном утреннем воздухе звучал чисто и сладко. Свежесть нового дня и смех милой дамы – эти две вещи отрезвляли, от них в голове прояснилось. Вот уж не думал, что обычная прогулка с женщиной станет для меня приключением. Для меня, человека, прошедшего через столько опасностей… Однако вот он я, иду, придерживая за руку милую спутницу, указываю, куда безопасней ступить на пружинящей длинной доске. Вот умора-то, а тут еще к горлу тошнота подступает.