Точно так же взорвали второй, третий. Осажденные стали сдаваться в плен.
Однажды вечером, вернувшись с выполнения боевого задания, мы попали, как говорится, с корабля на бал. Наш комсорг Анатолий Калинов, еле сдерживая улыбку, крикнул: «Качать именинников!» Сильные руки танкистов тотчас подхватили меня. Вижу: рядом взлетает Илья Сачков, за ним еще кто-то. «Вы что, одурели?» — ворчу я безобидно. «Поздравляем с орденом, товарищ командир!» — слышу в ответ восторженные голоса друзей. Оказалось, сам Михаил Иванович Калинин, Всесоюзный староста, днем на командном пункте корпуса вручал правительственные награды. Некоторые из награжденных в то время вели бой на высоте 65,5. Узнав об этом, Михаил Иванович сказал, что непременно вызовет нас в Москву, как только позволит обстановка.
В этот вечер в нашей землянке меня поджидал военный корреспондент. Он был плотен, круглолиц, чем-то сразу располагал к себе. Он назвал себя и протянул мне широкую ладонь. Это был Александр Твардовский. Мы, бойцы и командиры, получив свежий номер нашей армейской газеты «На страже Родины», сразу искали его статьи, очерки или фельетоны, героем которых уже в ту пору был легендарный Василий Теркин.
Наш разговор с Александром Трифоновичем начался сразу:
— Весь день добираюсь до вас, никак не доберусь, — признался он. — Ничего себе высотка вам досталась. Вот подарок, а?
— Три танка за сегодняшний день потеряли, — ответил я удрученно.
— Я видел, — сказал он с горечью. — Одному даже башню оторвало.
— Так вы были на высоте? — удивился я.
— Ходил с подносчиками патронов, — заметил он как бы между прочим. — Часа два пролежали между надолбами, головы поднять не могли.
И он стал рассказывать, как сегодня впервые лежал под минометным огнем, как страшно было и как он подавлял в себе этот страх. И я принялся рассказывать ему о сегодняшнем бое, о самом наболевшем.
После той встречи мы подружились с Александром Трифоновичем, он буквально дневал и ночевал в роте. Ходил вместе с нами в разведку, помогал спасать подбитые танки, коротал время на перекурах, с удовольствием выслушивая от бойцов различные прибаутки, забавные истории. Некоторые из них он записывал потом.
В ту пору был я довольно-таки крепок, как говорится, в плечах косая сажень. В полушубке не влезал в танковый люк, поэтому нередко ходил в одной гимнастерке. Твардовский набрасывался на меня:
— Ты что делаешь, Сергеич? Ведь сейчас сорок градусов мороза. Закоченеешь.
— Финны не дадут. Скоро они снова устроят нам такую пропарку, что опять жарко станет.
Так и жил у нас наш дорогой Трифонович. В первой роте 112-го танкового батальона 123-й стрелковой дивизии. И во время подготовки к штурму, и в ходе штурма линии Маннергейма. Не раз писал о наших танкистах. Конечно, не все, что ему доводилось видеть и слышать на передовой, вбирали в себя скупые газетные строки. Уже тогда мы догадывались, что собирает он материал для более основательной работы. И вот спустя тридцать лет, в феврале 1969 года, мы, участники тех далеких событий, с большим интересом и волнением прочли его фронтовые записи «С Карельского перешейка». Многие страницы посвящены бойцам и командирам нашей роты, находившейся в самых первых рядах наступавших частей.