— А если она не вернется? — спросил я, вспомнив пропавшую в смутном пятне консервную банку. — Никогда?
— Значит, денежки — ку-ку, головка — бо-бо, — после долгого молчания сформулировал Горохов. — Если кто-то знает другой выход из положения пусть скажет. Я пока другого не вижу.
Сошлись на том, что, снявши голову, по волосам не плачут. Тот коммерческий риск, на который они идут, вкладывая деньги в сомнительную экспедицию, несоизмерим с финансовой и даже уголовной катастрофой, которая грянет, если сидеть сложа руки.
У Машки больше опыта в общении с библиотекой. Я добываю новости по своим личным каналам и скидываю их по Сетям. А она, когда ищет нужную книгу, переворачивает кучи каталожных карточек. Она и додумалась поискать самые ранние и самые поздние публикации Новодевичьего. Ранние — потому что всякий индивид сперва норовит опубликоваться в родных краях. Поздние чтобы убедиться, что он еще жив.
Таким образом мы установили, что родом наш аноним из города под названием Протасов, что публиковался на протяжении двадцати лет (по меньшей мере), и что последний след нужно искать в Москве, в бухгалтерии журнала «Наука и жизнь». Мы с преогромной радостью вылетели в Москву. Тайна псевдонима обошлась в коробку конфет и в полсотни зеленых, которых, кстати, можно было и не давать — но я не хотел экономить неправедно нажитые доллары.
Оказалось, что у Новодевичьего простая фамилия — Фоменко. Оказалось, он-таки по сей день живет в Протасове! Мы нашли этот город на карте и поехали туда поездом. Это уже не в целях экономии — просто поезд отплывал в шесть вечера, приплывал в десять утра, и если взять купе в СВ, то вся ночь — наша!
В Протасове мы отправились в редакцию городской газеты. Я предъявил свою пресс-карту и получил полное содействие. Сотрудница субботнего приложения «Прогрессор» покопалась в блокноте и дала нам телефон Аркадия Анатольевича Фоменко. А созвонились мы уже без посторонней помощи.
Но на встречу со знатоком хроноаномалий я пошел один — Машка после бессонной и трясучей ночи мечтала о постели, которая под ней бы не колыхалась и не дергалась со скрежетом и стуком. Я оставил ее в гостиничном номере и пошел в сквер к постаменту от недавно убранного памятника вождю. Очевидно, весь город там встречался. К счастью, я примерно знал возраст Фоменко. Мужик за сорок среди нервной молодежи был один.
Дядька правильно мне его описал — сухой, бесцветный, и в костюме совершенно никакой. Есть люди, созданные для кирзачей по колено и ватников. Вот это он и был.
Я все ломал голову — говорить или не говорить о проекте «Янус»? То есть о моей причастности к проекту? Решил, что не надо. Если я ему совру мол, дела идут успешно! — он, чего доброго, надуется, все-таки конкурирующая фирма. А рассказывать ему правду тоже нелепо. Неизвестно ведь, как он этой правдой распорядится.