Это уже было почти правдой — о Марселе Витька краем уха слышал.
— Он мне говорил про Марсель, но я не знал, бредит он, или это правда, сказал Феликс. — Давай сдвинем лбы.
— Давай! — немедленно согласился Витька. — Про Марсель я знаю, что там был прокол между восемнадцатым и прошлым веком. Но, чем сидеть тут, как рак на мели, я бы лучше хоть в пятидесятые годы выполз…
Подумал и добавил:
— И стал собственным дедушкой…
— С тех пор одну я, братцы, имею в жизни цель — ах, как бы наконец добраться в этот сказочный Марсель! — неожиданно пропел Феликс. Трудно сказать, что больше поразило Витьку — мистическая уместность давней блатной песни или залихватская удаль Феликса, которая сверкнула в куплете — и тут же растаяла.
— А Лешка что говорил?
— Он вот что говорил — в Марселе есть петля, но она дрейфует. Он такими словами объяснял, что ни один профессор бы не понял.
— Она что — в море сдвинулась? — спросил, вспомнив гипотезу бывшего бармена, Витька.
— Черт ее знает. Он говорил — ему чуть ли не ты идею подсказал про дрейф во времени, и он уже пробовал ее посчитать…
— Ни хрена себе!
— Тихо ты, деда всполошишь.
Мельник еще не знал, что в сарае сидит гость.
— Так вот, Марсель. Там на окраине есть старый парк. В пятидесятые годы какая-то студентка сидела там на скамейке и увидела совсем другой пейзаж.
— А белое пятно было? — показал свою хронопрокольную грамотность Витька.
— У студентки спроси. Она видела похороны в восемнадцатом веке, и поэтому все подумали, что девочка переутомилась и заснула. Но потом выяснилось, что на месте парка действительно было кладбище. Кто-то нашелся, вроде твоего Фоменко с Вовчиком, стали разбираться. Они сообразили, что это петля — и знаешь что сделали? Пошли рейдом по сумасшедшим домам.
— Их там не оставили как особо ценные экземпляры? — живо вспомнив действующую модель мироздания, осведомился Витька.
— Нет, они нашли несколько мужиков, которые утверждали, что родились в тысяча семьсот затертом году. Они были безграмотные, но говорили такие вещи, каких ни в одной книге нет. То есть, там действительно петля. В восемнадцатом веке она заякорилась во второй половине, и в двадцатом тоже, очевидно, во второй половине.
— Это иначе получается, — поморщившись, возразил Витька. — Не заякорившись, а там встречные потоки…
Он увидел, как живой, плакат из школьного кабинета биологии с кровеносной системой, с красными артериями и синими венами. Плакат держался перед глазами прямо в воздухе на бельевых прищепках и был куда более убедительным, чем на Вовчиковом чердаке.
— Один черт. Он говорил, что это — единственная надежная петля, за вход и выход которой он ручается.