Тора послушно расстегнула пуговицы на корсаже.
— И рубашку сними, — райгрэ не стал мешать, когда она повесила платье на спинку стула. И рубашку отправила следом. Чулки.
Он подошел и, опустившись на колени, коснулся живота.
— Это откуда?
Сегодня, от со-родичей. И позавчера, угол кухонного стола… а на голени — от кровати… у мебели много острых углов. Ожог — чай горячий вывернули… почему он тратит время на синяки?
Ну да, из-за них Тора перестала быть красивой. Это плохо. Красота много значит.
— Ложись в постель, — он отбросил покрывало, и Тора поспешила выполнить приказ. Наверное, синяки ее не совсем изуродовали.
Райгрэ отошел и вернулся со стаканом.
— Сделаешь глубокий вдох.
Тора подчинилась.
— А теперь выдох и глотай… и яблочко…
Яблочная долька не спасла от пожара во рту. Едкая жидкость добралась до желудка и, кажется, вознамерилась его расплавить. Но горечь ушла, зато осталось тепло, которого становилось все больше и больше.
— Коньяк. Другого успокоительного, извини, не имею. Сейчас озноб пройдет, и ты поспишь.
Нельзя! Во сне она беззащитна.
Райгрэ лег рядом и притянул к себе. Он гладил по голове, разминал шею, плечи, спину. Прикосновения его были нежны, однако лишены даже намека на продолжение.
Торхилд ему не нравится?
— Закрывай глаза. Засыпай, найденыш. Здесь тебя никто не тронет… засыпай. Некого бояться, — верить нельзя, но Тора проваливалась в сон, но по привычке тотчас просыпалась, боясь пропустить момент, когда в замке повернется ключ.
Ей нельзя в кровати. Не сейчас.
— В моей — можно. И никто не придет. Поверь…
Торе очень хотелось верить. Тем более, Хильды не было.
И она сдалась.
А ночью тень коснулась лица, и Тора вскочила, чтобы оказаться в кольце рук.
— Тише, это всего-навсего я… больше тебе некого бояться.
Оден кружил по поляне. Я, забравшись на яблоню, наблюдала. Полдень. Жара. Самое время для отдыха. Комарье и то улеглось в ожидании вечерней прохлады.
— Зачем тебе это? — я вытянулась на суку, обхватив его босыми ступнями.
— Надо. Я давно уже не тренировался.
Но вряд ли забыл хоть что-то.
И пусть дыхание сбилось, Оден не остановится. Я уже видела этот танец, немного безумный, ломаный, подчиненный исключительно внутреннему чувству ритма…
…в доме деда много камня, иногда мне кажется, что в этом доме ничего, кроме камня и нет. Он очень тяжелый, и однажды рухнет под собственным весом. Конечно, дом стоял сотни лет до моего рождения и простоит еще сотни после смерти, о которой я, двенадцатилетняя, и близко не думаю. Мне интересно другое: я прикладываю ухо к стенам в надежде уловить тот едва различимый хруст, который подтвердит мои опасения.