Тишина. Абсолютная, совершенная. Слишком ясно, слишком спокойно, слишком хорошо. Редкий Гость привстал с корточек, опустился на колени и приложил ухо в земле. Бонни открыла рот; он предостерегающе поднял руку. Остальные ждали.
— Что ты слышишь?
— Ничего, — он посмотрел вверх, на небо. — Но я что-то чувствую?
— На что это похоже?
— Не знаю. Просто что-то. Надо сматывать удочки и линять отсюда.
Док, все еще лежавший в углу, снова зевнул и сказал:
— Я слышу кото[9]. Один кото, одну бамбуковую флейту и барабан. Путь отселе в сердце пустыни. Под дедов можжевельник. Изум-Каи играют Хару-Но-Куоку. Нехорошо, — он вытер свою потную физиономию носовым платком. — Но с абсолютным безразличием. Что соответствует месту и положению.
— Док сходит с ума, — объяснила Бонни.
— Это жара, — сказал Док.
Смит посмотрел в каньон.
— Пойдемте отсюда, ребята.
Повесив флягу на одно плечо, Хейдьюк перебросил через другое веревку. Они встали, Док последним со своей особо ценной черной сумкой, и они побрели в ослепительный свет, сияние полудня, под бесконечный хохот солнца. Смит вел их вверх по каньону, ступая где возможно по камням. Хотя стены каньона были в сотни футов высотой, была небольшая тень. Слишком сухо для тополей. Единственное растение, которое им попадалось, это дурман с увядшими цветками, высохшие пинии, горец змеиный и скалистый лишайник.
Каньон изгибался влево, вправо, поднимаясь постепенно — надеялись они — к спрятанному роднику, неизвестному источнику, где прохладная вода сочится сквозь поры песчаника, стекает сквозь заросли плюща, плауна, водосбора в ручеек, чтобы напиться, налить в флягу. Они не могли дождаться момента, когда услышат звук падающих капель, лучший из звуков в этом перегретом коридоре из красных гигантов и камней.
Смит указал на нишу в стене каньона, в пятидесяти футах над ними. Они остановились и уставились на него.
— Я ничего не вижу, — сказала Бонни.
— Ты не видишь маленькую стенку, малыш, с торчащей из нее балкой и маленькую прямоугольную дыру в центре?
— Это что, окно?
— Скорее дверь. Дверь, сквозь которую можно пролезть на четвереньках.
Они смотрели на остатки пещерного города Анасази, брошенного семьсот лет назад, но хорошо сохранившиеся в суши пустыни. Пыль и глиняные черепки ждали там наверху, обожженные кукурузные початки и закопченный потолок в пещере, и старые, старые кости. Четверо бродяг на наклонных плитах песчаника, на безводных скалах, в бесконечных песках, в жаре.
— Может мне стоит вернуться и жить здесь, — рассуждал вслух Хейдьюк. — В пещере с привидениями.