Калабрийцы растерялись. В первую же минуту все пошло не так: машину барона остановить не удалось, и она стояла намного дальше, чем рассчитывали, Винченцо с его ракетами у них не было. Машина остановилась там, где не надо, а выстрелы со стороны расстрелянной «Альфы» охраны обошлись им в еще одного раненого – получалось, что они теперь при подавляющем численном и огневом превосходстве прижаты огнем с двух сторон.
Они попытались решить эту проблему – они видели барона и даже попали в него… но это обошлось им в еще одного убитого. И в этот момент от «Альфы» кто-то открыл огонь из автомата Калашникова, убив одного из калабрийцев и ранив еще одного. «Калашников» был козырем в этой игре, его пули пробивали борта машин и убивали быстро и чисто.
Калабрийцы поняли, что дело дрянь. Совсем дрянь. Это были края, где их ненавидели, стрельба в лучше случае привлечет полицию, и их зарежут в тюрьме за покушение на члена Копполо. В худшем – сбегутся местные жители и разорвут их прямо здесь и прямо сейчас. Здесь, в горах, правосудие было скорым и безжалостным, а на судей и прокуроров полагались либо слабаки, либо идиоты.
Единственным их шансом было добраться до бронированной «Альфы», убить барона и угнать машину, чтобы прорваться к побережью, захватить лодку и уплыть в родную Калабрию. Боеприпасов оставалось совсем немного… они не были военными и носили с собой всего один-два запасных магазина и иногда пистолет. И гранаты. Поэтому, бросив две гранаты для того, чтобы убить или по крайней мере остановить автоматчика у «Альфы» охраны, они бросились к бронированной машине барона…
Взрыв раздался совершенно внезапно, и через некоторое время – еще один. Калабрийцам не удалось закинуть гранаты за машину, поэтому большую часть энергии взрыва приняла на себя обездвиженная «Альфа» охраны. Но и того, что осталось, Луке хватило с лихвой.
Его ударило взрывной волной, ослепив и оглушив, он выронил автомат и схватился за глаза. В голове перемешались все мысли, он подумал, что убит, и в то же время он лихорадочно пытался протереть глаза и прийти в себя. Его сейчас можно было бы брать голыми руками, но бандиты рванули к бронированной машине барона и оставили его в покое.
На дороге показался небольшой караван машин, фургон и две спортивные малолитражки…
Увидев происходящее на дороге, я понял, что мои худшие предположения сбылись.
В моем понимании все должно было выглядеть так: бойцы военно-морского спецназа освобождают меня, и вместе с ними я возвращаюсь к барону. И только в этом случае, показав свою силу, я могу рассчитывать на правдивые ответы: на Сицилии уважают силу и против силы почти никогда не идут. Только показав, что я мужчина, что я не боюсь своих врагов и могу уничтожить их, сколько бы их ни было, неважно, своими руками или чужими – я могу заслужить право на правдивый ответ, на момент истины. Но для того, чтобы ответить на некоторые вопросы, барон, по крайней мере, должен был оставаться в живых. Если же он будет мертвый, все, что у нас будет, – это труп, и не более того. И я никак не мог подумать, что те, кто стоит за всем этим, отдадут приказ убить барона сразу после того, как он передаст им меня. А это можно было предполагать. Все, чего боятся эти люди, живущие ложью и по лжи, – это правда. Я прожил в поместье барона достаточно долго, чтобы успеть ему что-то рассказать. А мог рассказать – значит, рассказал. И потому чем раньше убить барона, тем меньше шансов, что он расскажет кому-то еще.