Вот парень на фотографии, который без усов, его отец был директором завода, жили они на Круглоуниверситетской, мы с друзьями в их квартире собирались к экзаменам готовиться. Там был патефон, можете себе представить, какие это были веселые занятия. Но ничего, экзамены сдавали. Мы с этим парнем ходили на бессарабский рынок, покупали что-нибудь и приносили на наши сборища, чтобы ребят подкормить. Многие наши друзья куска хлеба не видели лишнего.
Мама и папа относились к друзьям, как к родным. Мои родители взяли к нам девочку из нуждающейся семьи, она прожила у нас пять лет, пока замуж не вышла. Из Тбилиси тоже приехала девочка с родителями, жили у нас год, пока не устроились.
Нищих было много в Киеве, иду мимо, дам какую-то копейку. Инвалидов тоже было много, безногие ездили на самодельных тележках. Они пенсии получали, но что там те пенсии. Папа тоже получал, но еще и работал. Потом его рана зажила, пенсию сняли, а нога долго болела, и хромал он всю жизнь.
Жаль, что я не расспросила, как папу ранили, и о довоенной жизни, и о многом другом. Как мама попала в чапаевскую дивизию, тоже не знаю. Не спросила вовремя, а теперь уж что, теперь уж некого спрашивать.
Алексей Турбаевский
Мой улыбчивый папа
Папа закончил школу в 1941-м, но его аттестат с отличием сгорел при первой же бомбежке Смоленска. На фронт он не попал из-за зрения минус 10 диоптрий (слишком много читал). В записной книжке, которую он вел в выпускном классе и которая не сгорела, заглавия почти 360 прочитанных за год книг – по книге в день. Тексты всех книг запоминал дословно.
Это наследственное… Живущая сейчас в Смоленске родная тетка, папина сестра, до сих пор в любую секунду может начать рассказывать «Витязь в тигровой шкуре» на языке оригинала от начала до конца. Причем грузинский не учила, а просто приятель, носитель языка, лет шестьдесят назад объяснил грузинскую фонетику накануне какого-то крупного торжества. Тетя Лиля прочитала великое творение Шота Руставели, чтобы удивить гостей, и все… По словам очевидцев, многие гости не могли сдержать слез. С тех пор ее считали своей и звали на любые грузинские застолья как почетную гостью.
Так что из-за папиной любви к литературе отдуваться на фронте пришлось деду. Если бы таких, как мои родичи, было поболе, ЭВМ не надо было бы изобретать: со своей феноменальной памятью и тонким слухом дедушка Миша мгновенно запоминал тексты, фамилии, лица, фотографии, агентурные сведения… Язык для него не имел значения – запоминал все, причем раз и навсегда. По этой причине в 1939–1940 годах его забрасывали на территорию Польши для сбора оперативных материалов на содержавшихся в советских лагерях польских военнопленных. Так дед стал участником расстрела польских офицеров в Катыни в 1940 году – нет, не стрелял, но держал в руках документы на всех поляков во время этой страшной экзекуции. И хотя не мог даже предположить, что все, на кого он готовил материалы, будут расстреляны, всю жизнь, до самой смерти, испытывал угрызения совести и всем родным категорически запретил сотрудничать с органами, хотя и тетю Лилю, и папу неоднократно пытались вербовать. Вероятно, поэтому, когда фашисты подходили к Смоленску, дед отказался двигаться вслед за документами НКВД в Алма-Ату и направил туда своего заместителя по фамилии Мошинский – тот с радостью поехал. А дед записался на фронт, на передовую, в самое пекло. Так сказать, чтобы достойно встретить смерть. Но не срослось, был только контужен под Сталинградом… Был начальником военной контрразведки (СМЕРШа) на Сталинградском, а потом на 2-м Украинском фронтах. После войны Мошинский вернулся в Смоленск и в чине генерала довольно неплохо жил напротив того полуразвалившегося барака на 2-й линии Красноармейской слободы, в котором почти двадцать лет проживали мой дедушка и все мои родичи-смоляне.