В училище выдавали форму и кормили, хотя еда в столовой была неважной, гнилая тюлька и какая-то баланда, но я все это охотно ела, особенно поначалу. И еще я получала большую пайку хлеба, самую большую, что была тогда, такую давали только рабочим. Свой хлеб я прятала в карман – для мамы. Вечером шла домой, не выдерживала и отщипывала понемножку, по крошечному кусочку. Пока дойду, все съем. Ни разу маме не принесла, как ни давала себе слово, что сумею удержаться, но голод все пересиливал.
Сначала я была в слесарном цеху, подпиливала железки в тисках напильником. Потом меня поставили на выдачу инструментов, но я на станках понемногу работала, на фрезерном и строгальном. Мне интересно было, я любила механизмы. Потом послали на курсы мастеров, а знаний у меня никаких, до войны успела закончить пару классов, могла умножить два на два – и все. Но курсы кое-как закончила, мне подружки помогали, ну и я старалась.
Все было хорошо, но тут начались приступы малярии. Я этих приступов боялась, как пытки: температура под сорок, тошнота и боль, все тело болит. Хину принимали, я была желтая, как вот краска на дорожных знаках. Мама еще сильнее болела, ее забрали в больницу, я одна осталась.
Папа демобилизовался и уехал в Киев, а мы все сидели в Тбилиси, меня не отпускали из училища, пока не отработаю положенный срок. Наконец папа прислал вызов, и меня отпустили.
В Киеве наши комнаты на Чкалова были заняты начальником госнадзора, папа пытался отвоевать, он боевой был, но даже у него не вышло, и нам дали другую, поменьше, но тоже хорошую, на Пушкинской. Напротив был лагерь военнопленных, мама пошла к ним медсестрой. Ей знакомые говорили:
– Как ты можешь фашистов лечить? Они же твою семью убили!
Моя бабушка, мамина мама, не захотела эвакуироваться из Киева, она говорила, что немцы никого не тронут, это приличные люди, она их знает с прошлой войны. Бабушка и три ее дочери, сестры моей мамы, все погибли осенью сорок первого.
Но мама все равно жалела пленных, они же не по своей воле пошли воевать. В лагере были мадьяры, их выпускали в город, мама часто брала одного или двух под свою ответственность к нам пообедать. Я на свои карманные деньги покупала хлеб и носила пленным. Там мальчик один в охране стоял, я ему нравилась, он передавал мадьярам, что я приносила. Еще в лагере были эсэсовцы, но я их не видела, их за ограду не выпускали.
В нашей семье не было проблем с продуктами, друзья и родственники все праздники отмечали у нас. Папа работал на строительстве, был очень хозяйственным, в дровяном сарае вырыл погреб, закупал на зиму картошку, морковку, лук. Соления заготавливал бочками: помидоры, огурцы, капусту.