Извинюсь. Не расстреляют (Токарева) - страница 13

Гюнтер ничего не ответил. Что тут скажешь? Можно сказать «спасибо». Но за такое не благодарят.

Гюнтер с отвращением посмотрел на усатое лицо консьержки. Не стал вызывать лифт. Пошел пешком. Ему хотелось поскорее остаться одному. Было неприятно стоять возле человека, который явился свидетелем твоего унижения, жизненного краха. Привез из России – кого? Влюбился, дурак. Поверил. Куда ни повернись – везде дурак, но он умеет за себя постоять и никакого жизненного краха он не допустит.

Гюнтер шагал через ступеньку. Быстро достиг своей квартиры. Открыл дверь своим ключом. Схватил Надьку за руку и выдернул ее на лестничную площадку. После чего скрылся в своей квартире, повернул ключ на два оборота.

Все произошло быстро и молча.

Надька постояла в нерешительности. Надо было взять из дома хотя бы плащ и сумку с документами, но она боялась Гюнтера. Он мог ударить чем-то тяжелым.

Из-за двери доносился звон разбиваемой посуды. И это при его-то жадности… Гюнтер все крушил, выводил стресс наружу.

Надька вздохнула и пошла вниз по лестнице.

Консьержка посмотрела на нее враждебно и настороженно, как крыса. Надька обо всем догадалась и сказала ей по-русски, с улыбкой:

– Сука, блядь, говно…

– Данке, – отозвалась крыса.

Надька вышла на улицу. Ноябрь. Не так холодно, как в Москве. В Мюнстере всегда на десять градусов теплее. Но все равно не лето. На Надьке была хлопковая кофточка с короткими рукавами, цвета гороха, модного в этом сезоне. Последнее время Надька хорошо одевалась, турки помогали – Максуд и Рустам. Оба молодые, любвеобильные, веселые. Учили петь турецкие песни. Надька не могла повторить эти сложные голосовые фиоритуры, для этого надо быть турчанкой.

Моральная сторона Надьку не волновала. Надо быть идиоткой, чтобы довольствоваться только одним мужчиной. А во-вторых, ее тело – это ее собственность. Как хочет, так и распоряжается. В-третьих, стыдно воровать. А зарабатывать – не стыдно.

Надька села на лавку перед домом. Куда идти? Одна, в чужой стране… Надька ждала и надеялась: может, Гюнтер выпустит пар и побежит ее искать? А ее и искать не надо. Вот она, на лавочке.

Если бы он вышел, Надька кинулась бы к нему, как к спасителю. И может, даже забыла бы об Аристотеле Онассисе, не говоря о Рустаме и Максуде.

Но Гюнтер не вышел. Не поймал момент, не почувствовал.

Надька просидела на лавочке три часа. Замерзла, не то слово. Она обняла себя двумя руками, чтобы как-то сохранить тепло. Но было ясно, что сидеть нет смысла. Надо двигаться.

Надька поднялась и пошла по горбатой улочке вниз. Ее путь лежал к славистам Тане и Клаусу.