– Все военные хотят многое изменить. Мало кто из нас выбрал бы войну. А тем из нас, у кого есть возможность что-то изменить, стоило бы ею воспользоваться… иначе мы горько пожалеем о своей трусости.
Лизетта видела, что он сказал куда больше, чем собирался. Она улыбнулась.
– Слово «трусость» к тебе совершенно неприменимо, – прошептала она и послала ему воздушный поцелуй. Килиан с тоской посмотрел на нее и неохотно закрыл дверцу. Шофер тронул машину с места, в темноту ночного Парижа. Лизетта повернулась, еще раз взглянула на Килиана – не заходя в гостиницу, тот зашагал прочь. Он казался воплощением одиночества – единственная живая душа на авеню Клебер, – а потом пропал, растворился во тьме. Машина набрала скорость.
Что-то тяготило полковника. Он несколько раз упоминал, что сожалеет о чем-то, послание Штюльпнагеля застало его врасплох. Предложение встретиться звучало совершенно невинно и правдоподобно, но чутье подсказывало девушке, что Килиан не купился на эту правдоподобность. Зачем военному коменданту Парижа, одно слово которого способно поднять по тревоге солдат по всему городу, да что там – по всей Франции! – обсуждать меры безопасности с офицером, ответственным за связь с духовенством? Возможно, звучит достоверно… но не до конца. У Штюльпнагеля полно помощников для такого рода дел. Ему незачем назначать срочную личную встречу с Килианом. Лизетта нахмурилась, гадая, не пытается ли она найти скрытый смысл там, где его нет.
Правда же состояла в том, что ей отчаянно хотелось защитить Килиана, уберечь от всех бед. Черт бы его побрал – ну почему он такой обаятельный?! И почему его прикосновения так на нее действуют? Все должно было быть совершенно иначе. Она – разведчица, шпионка, ей полагается использовать людей, сохраняя холодную голову… Почему же у нее так горят щеки? Почему так бешено бьется якобы бесстрастное сердце?
Она вдруг застеснялась, осознав, что осталась наедине с шофером – свидетелем их утомленных ласк. Каково же было ее потрясение, когда тот, словно прочитав ее мысли, опустил стеклянную перегородку. Автомобиль замедлил ход и остановился.
Девушка растерянно заморгала. Ей вдруг стало страшно.
– В чем дело? – осведомилась она, нервно приглаживая волосы.
– Bonsoir , Лизетта, – отозвался шофер, поворачиваясь. Даже во тьме она узнала этот голос, узнала лицо Лукаса Равенсбурга.