После урока истории была большая перемена и мы с Рино вышли на улицу. Урок был на тему: «Первая реконструкция и моральные проблемы». Мы начали дискутировать во время урока и шло к тому, что всю перемену мы тоже проспорим.
Мы стояли у ограды, под большим, старым каштаном. Двери школы отворились и наружу парами промаршировали первоклассники. Они разбежались по спортивной площадке и стали играть в Последнего Человека. Правила были простые — они ходили по кругу и пели песенку:
Никто не знает, откуда он взялся. Никто не знает, зачем…
Мы вернулись к нашей беседе. В учебнике было так написано: «Уже тогда польза реконструкции должна была казаться очевидной. Тем не менее, гуманисты готовы были „на четвереньках вернуться в лес“, если бы это оказалось необходимо для спасения их концепции человека». Рино утверждал, что это неправда — по его мнению консерваторы не могли быть настолько глупыми. Я его убеждал, что они именно такими и были.
— Возьми, например, этого Дона Кихота, — говорил я, — ведь в его время ветряки были уже всем известны. А он считал, что это неприятель. Или возьми Аристотеля…
Но Рино считал, что это совсем другое дело.
— У них наверняка был какой—то повод, чтобы так себя вести, — задумчиво сказал он. — Я думаю, что тут дело в сердце. Ты ж читал их книги? Все тогда писали о сердце и чувствах. — А что общего между сердцем и чувствами? — спросил я. — А я почем знаю? — ответил Рино. — Оно билось по—разному, когда так, когда этак…
Мы стали гадать, в чем тут дело, но ничего у нас не выходило. Рино уселся под деревом, чтобы отрегулировать свой кислородник. Первоклассники развлекались от всей души. Они ходили и пели:
Из мяса он целиком был сделан и имел две руки, две ноги. А из башки его очумелой торчали волос пуки!
Рино погрузился в свое занятие и не отзывался, а я открыл учебник и стал разглядывать цветные анатомические таблицы. На одной из них был нарисован человек до реконструкции — все ненужные органы были закрашены голубым. Другая картинка представляла его типичные дефекты и лучше было на нее не смотреть. На следующих страницах был изображен современный человек в трех проекциях и в разрезе, а также проекты будущих реконструкций. Я показал их Рину.
— Мне больше всего нравится последний проект Форда, — сказал я.
А сам подумал, что никогда по—настоящему не смогу понять те древние времена. Конечно, это не моя вина — попросту тогда никто еще не умел мыслить логически. Я вспомнил, что именно те, которые больше всего жаловались на свои болезни и слабости, не хотели меняться, когда дело дошло до реконструкции. Я подумал, что реконструкция могла им не нравиться, потому что она была необходима и неизбежна; но уже следующие реконструкции будут проводиться только для удовольствия. Под конец я начал размышлять о
