— Я понял, что ты собираешься признать себя виновным. — Чисто гарвардское произношение отца вызвало у Алена пронзительную боль — воспоминание о том, как его поддразнивала Надя.
— Да, сэр.
— Ты понимаешь, что у Грэма есть основания полагать, что он может добиться оправдания, если ты передумаешь?
— Я не передумаю.
Старик внимательно присмотрелся к нему, потом достал конверт из внутреннего кармана пиджака.
— Может, это повлияет на тебя.
Ален взял конверт, открыл его и извлек листок.
Письмо, адресованное его отцу. Нацарапанная внизу подпись заставила учащенно забиться его сердце — доктор Лоуэлл Эмхерст — человек, дававший ему транквилизаторы и убеждавший принимать их. В устах заведующего отделением это звучало как приказ.
Быстро взглянув на отца, он заметил выражение боли в его глазах.
— Письмо пришло вскоре после твоих «похорон», — сказал он. — Лоуэлл знал, что умирает от рака, и перед смертью решил рассказать мне правду.
Ален медленно вдохнул.
— Доктор Эмхерст был отличным врачом и справедливым человеком. Жаль, что он умер.
Он сложил письмо и вложил его обратно в конверт.
— Спасибо, что дали его прочитать, — сказал Ален, протягивая письмо отцу, но тот покачал головой.
— Возьми его и воспользуйся им. Убежден, что ни один присяжный не осудит тебя, если оно будет зачитано в суде.
Инстинкт подсказывал Алену, что отец прав. Первое, что пришло ему в голову, было: Надя… Свобода! Он держал в руках собственную свободу.
Но потом вспомнил свою ложь и связанные с ней стыд и унижение. Со всем этим покончено. Он может снова дышать. Заниматься медициной под собственным именем. Жениться на женщине, которую любит, и баловать маленькую девочку, о которой уже начал думать как о своей дочери.
Судорожно вдохнув, он вспомнил, что не один.
— А вы, отец? Какой приговор вынесли бы вы?
— На основании всего того, что я знаю сейчас, проголосовал бы «невиновен».
Глядя в лицо отца, Ален видел знакомые черты, те же ирландские глаза, но сейчас отметил еще и силу характера, которой не хватало ему самому, и цельность.
Руками, твердыми как во время самой сложной операции, он разорвал письмо на мелкие клочки и бросил их на стол.
В глазах отца промелькнул ужас.
— Ты все еще намерен признать свою вину?
— Да.
— Бога ради, Георг, ты хочешь отправиться в тюрьму?
Ален жестко усмехнулся.
— Нет, сэр, не хочу, мне плохо при одной мысли о ней.
— Тогда почему?
— Есть одна маленькая девочка. Чудный ребенок, дочь моей подруги. Мы как-то говорили с ней о признании ошибок. Она думала, что ее мать могла бы воспользоваться своим влиянием, чтобы избавить ее от неприятностей. — Он пожал плечами. — Тот разговор стал одной из причин моего возвращения и решения ответить за содеянное.