Но разве это не было бы невыносимым, не сбегать в мысли каждый момент, чтобы постоянно быть в присутствии, принуждая себя быть пробуждённым?
То, что сейчас появляется как невыносимое, это идея о том, что эта повседневная жизнь это всё что есть. Затем появляется идея о необходимости избежать этого каким-нибудь способом. Но когда в мыслях нет отвлечений, когда мысли видятся, как они есть, тогда есть просто это: мысли появляются здесь, образы появляются, ощущения появляются.
Но были бы вы способны поддерживать разговор с таким человеком? (смех)Я имею в виду, что если бы не разрешалось идти вслед за мыслями.
Разговор происходит независимо от того, есть отвлечения в мыслях или нет. Если мысли видятся как мысли, всё ещё могут быть встречи с историями о прошлом и будущем, но они не предлагают никаких возможностей для кажущегося побега из настоящего. Очевидно, что бежать некуда.
14 «Вы» это только мысль.
Что такое эта ваша уверенность, которая означает, что вы можете сидеть здесь впереди, отвечая на вопросы, в то время как я сижу здесь сзади, задаваясь всеми этими вопросами?
Текущие мысли занимают центральное место в игре жизни и предполагают наличие Натана там, который уверен, и «меня» здесь, лишенного уверенности. Когда мысли занимают центральное место, когда история «меня» пожирает шоу, чувство индивидуальности – и идея о наличии других личностей – приобретает кажущуюся основательность.
Но никого нет внутри этих образов: они есть просто образы, появляющиеся и исчезающие в осознании.
Фактически, Натан не имеет никакой уверенность, потому что нет никого «здесь», кто мог бы быть уверенным – и точно также нет никого внутри «вас», что бы быть неуверенным.
«Вы» это только мысль.
Если человек имеет прекрасное понимание, имеет ли действительное значение, что всё ещё есть тонкое чувство отождествления?
Всё, что происходит, ограничено игрой жизни, игрой видимостей, поэтому в действительности ничего не имеет значения. И если – внутри игры – имеется прекрасное понимание, которое не отказывает даже во время любых кризисов, возникающих в жизни персонажа, тогда нет, это не имеет значения. Но только вместе с пониманием есть и возможность страдания, потому что некоторое чувство отождествления – хотя и тонкое – всё ещё остаётся.
Значит ли это, что жизнь этого персонажа будет проживаться просто и комфортно?
Может быть – почему же нет? «Я» отсутствует для всех намерений и целей.
Тогда в таких обстоятельствах было ли бы какое-нибудь беспокойство об окончательном освобождении от «я»?
Почему ему нужно было бы быть? Попытка окончательного освобождения от «я» может привести к созданию проблем там, где их нет.