Тогда если «я» действительно исчезнет в этих обстоятельствах, это даже может быть не замечено?
Может и не будет [замечено]. Если «я» должно исчезнуть, когда во всех намерениях и целях оно уже отсутствует, тогда почему это [исчезновение] должно быть замечено? Если жизнь уже легка, нет необходимости в большейлегкости.
Тогда если моя жизнь относительно нормальна, нет никакой реальной необходимости в беспокойстве об освобождении от «я» – потому что само это беспокойство, кажется, и есть самая большая моя проблема!
Так идите и живите обычной жизнью. В действительности это же всё просто придирки, так ведь? Если «я» исчезает, то оно делает это в любом случае совершенно спонтанно, а не как результат чего-то, что делает «я». Если это действительно понято, то вы можете предоставить всё самому себе и делать ещё что-нибудь, что вам нравится.
Двадцать пять лет назад я путешествовал по Азии и немного заинтересовался буддизмом. И когда я вернулся в Англию и услышал, что в нескольких милях от места, где я жил, открылся буддийский центр, я подумал, что мне следует дать этому шанс. И в следующие двадцать лет буддизм и поиск просветления захватил мою жизнь.
Буддийское учение о том, что все вещи преходящи, неудовлетворительны, и лишены центральной сущности или самости, кажется, обладало совершенным логическим смыслом, и идея о том, что спасение от неудовлетворительности жизни было возможным, казалась мне действительно бодрящей. В ранние дни центра учитель говорил вещи вроде «Всё совершенно, так как оно есть», «Вы все уже просветлённые», «В реальности нет никаких ‘нужно’, ‘следует’ или ‘должен’» - это не на миллион миль дальше от вещей, которые вы или Тони Парсонс могли бы сказать.
На протяжении многих лет, однако, простота центрального послания и ощущение вдохновения, кажется, становилось во всё большей степени омрачённым подчёркиванием всех тех вещей, которые нужно было сделать – или не сделать – для того, что бы случилось просветление. Ощущение тайны и чуда было похоронено под непреклонным стремлением к конфронтации и борьбе с негативностью, которая, как я поверил, омрачала мое видение.
Будучи хорошо и по-настоящему насаженному на крючок, я мог только продолжать. Наш учитель говорил нам, что пока мы применяем путь к себе с преданностью, пока мы работаем над развитием ясности ума, что отсечёт нашу запутанность и раскроет вещи так, как они есть на самом деле, и это может занять больше одной жизни, но мы определённо обретём это в конце.
И в течении долгого, долгого времени я верил ему. Почему нет? Пока, как я бы сказал, он был просветлённым, то, конечно, он должен был знать больше о том, что мы «обретём в конце». И если мне казалось, что я не продвинулся далеко – если вообще продвинулся – то ясно, что неудача должна определяться моим собственным применением учения.